Поприветствовав его с некоторой робостью, я сразу объявила, что мне нужна любая золотая монета, и под скептическим взглядом торговца принялась раскладывать по прилавку свои жалкие сокровища.

— Айе! — воскликнул меняла, поцокав языком. — Этого не хватит! Точно говорю!

— Мне подойдет любая, — умоляюще сказала я. — Пусть даже она будет немного обрезанная по краям или же потертая…

— Мало! — гортанно каркнул он.

Отчаяние захлестнуло меня: я могла обмануть дядюшку Абсалома и утаить от него пару монет, но обокрасть своего родственника у меня бы рука не поднялась. При мысли о воровстве в герцогском замке я тоже испытывала странное противление, хотя, видят боги, мое намерение освободить демона показалось бы любому разумному человеку куда более злодейским.

— Что же делать… — я потерла свой грязный нос. Оставалось только одно — отстричь и продать волосы, но рыжие косы, как я уже говорила, были приметны, да и утаить от дядюшки такую утрату было бы чертовски сложно…

— А если прибавить вот этот кинжал, вы дадите нам золотой? — раздался вдруг голос Мике, и я от неожиданности то ли поперхнулась, то ли икнула.

Фамильное оружие Кориусов пришлось по нраву торговцу — его глаза блеснули, он внимательно осмотрел и лезвие, и рукоять, непрерывно цокая языком, после чего согласился, что вместе с ножом мое добро можно оценить в золотую крону. По его тону было понятно, что без клинка это предложение в его глазах не стоит и половины серебряной монеты.

— Так забирайте кинжал и давайте нам крону, — сурово заявил Мике, и продавец, для виду посомневавшись, согласился.

Дрожащими пальцами я взяла монету, сияющую словно солнце. С одной стороны на ней был выбит лик короля Горденса, на другой — герб его рода: чудной зверь с тремя глазами. Еще ни разу я не держала в руках королевское золото, и тайная причина, по которой я добыла его, была воистину ужасной. Монета стала зримым воплощением моего безумства, и оттого мне было страшно смотреть на нее.

Торопливо мы покинули ряды менял, скупщиков и старьевщиков — мне казалось, что жадные глаза видят золотую крону сквозь кошелек, запрятанный для надежности у меня за пазухой.

— Зачем ты отдал свой кинжал? — напустилась я на Мике, не зная, как еще выплеснуть обуревающие меня чувства.

— Я уже получил свою долю брани из-за его утраты, — он держался, как по мне, чересчур развязно для того, чтобы я поверила в его спокойствие. — Ты права, я должен идти тем путем, который выбрал, и не стыдиться этого. Кинжал у меня украли бродяги, и довольно об этом.

— Но с чего вдруг ты решил помочь мне?

— Просто я захотел тебя порадовать! — с вызовом произнес Мике, явно намекая на мои же недавние слова.

Я не нашлась, что ответить на это, однако мысль о кроне в моем кошельке начала жечь меня вдвойне сильнее. И студеная колодезная вода, которой я умыла лицо перед тем, как вернуться во дворец, не охладила мои горящие щеки. Теперь мы с Мике поменялись ролями — до самых ворот я угрюмо молчала, с неохотой отвечая на вопросы юноши, становившегося все более разговорчивым. Попрощался со мной он сбивчиво и сердечно, и я помрачнела еще сильнее.

Плохое предчувствие оказалось вещим: по возвращении я немедленно получила затрещину от дядюшки, поджидающего меня в компании Харля, который от нетерпения перебирал ногами, как стреноженная лошадь.

— Это за то, что сбежала без спросу! — прогремел дядя, но я не поверила в его гнев — затрещина была слишком уж легка.

И вправду, долго изображать свирепое выражение лица дядюшка не смог. Не успела я открыть рот, чтобы начать плести какие-нибудь небылицы, как он расплылся в довольной улыбке и с одобрением взъерошил мои волосы.

— Умна, чертовка! — умиленно промолвил он. — Я знал, я верил, что ты выкинешь из головы свои бредни и сделаешь все как нужно! Ну, как там сопляк Кориус? Все еще ерепенится?

— Ох, дядюшка!.. — раздраженно воскликнула я, ничуть не преувеличивая степень своей досады из-за этих расспросов. — Мы всего-то по городу прогулялись!

— Верно сделано, — тут же согласился дядя Абсалом и еще раз энергично потрепал мою макушку. — Ежели взять его в оборот излишне резко — можно спугнуть! Больно уж малец нежен и робок…

— Да что за околесица… — пробурчала я, в немалом смущении рассматривая носки своих башмаков, но дядюшка, не обращая внимания на мои покрасневшие щеки, довольно потирал руки.

Харль же испытывал досаду, сравнимую с моей собственной, — он ожидал, что дядя Абсалом задаст мне серьезную взбучку, которая, по мнению мальчишки, могла стать презабавным зрелищем. Однако ему пришлось довольствоваться куда более скучными сценами из жизни семейства придворного лекаря: дядя объявил, что желает пообедать в семейном кругу, и отправил меня на кухню с многословным поручением для стряпух. Я и сама была голодна, как волк среди зимы, оттого поторапливала кухонную челядь от души.

Уныние Харля, наблюдающего за тем, как мы с дядюшкой обедаем, достигло крайней степени, однако боги смилостивились над ним и не дали погибнуть от скуки. В нашу дверь требовательно и коротко постучали.

Дядин сварливый возглас оборвался, когда он увидел, что на пороге стоит сам господин управляющий, мэтр Кориус-старший. Это был пожилой, но крепкий еще мужчина, весьма напоминающий дядюшку Абсалома и лицом, и сложением, и сверкающей лысиной, но державшийся так, словно с придворным лекарем его не роднит даже самая ничтожная мелочь. За его спиной я заметила взволнованного Мике, и кусок хлеба немедленно встал мне поперек горла — я закашлялась до слез.

— Что за удивительная честь! — вскричал тем временем дядюшка, изящно и непринужденно стукнув меня по спине так, что я едва не врезалась носом в тарелку с остатками супа. — Мэтр Петор! В моем скромном жилище! Ох, что я говорю — разумеется, единственно милость его светлости и ваша любезность позволили мне обрести этот кров и стол…

— Довольно! — резко прервал его господин Кориус-старший, и стало очевидно, что он необычайно сердит. — Не изображайте, будто не знаете, отчего я здесь! Мне претит ваше лицемерное многословие, господин лекарь, и я этого никогда не скрывал. Будьте так же честны со мной и признайте, что это ваши мелкие козни… низкие уловки…

— Мэтр Петор! — дядюшка Абсалом прижал руку к груди. — Что я слышу? Какие козни? Что за черная кошка пробежала между нами?

— Рыжая! Рыжая кошка! — возопил управляющий, безо всякой деликатности ткнув пальцем в мою сторону. — И это вы ее подослали к моему сыну, не отпирайтесь! Не знаю, что она наплела ему, но глупый сопляк теперь твердит, что желает на ней жениться во что бы то ни стало!

— Ушам своим не верю! — вскричал дядя, порозовев от удовольствия. — Какая прекрасная новость!

— Чего? — я подпрыгнула на своем месте. — Это еще зачем?!

— Ах, оставьте свои ужимки! — громыхнул мэтр Петор, с презрением глядя на наши взволнованные лица. — Ваша семейка этого и добивалась! Мошенники и плуты! Наглые бродяги, опутавшие ее светлость! Все во дворце знают, что вы представляете собой на деле — ярмарочные шарлатаны!