– Полно, адмирал! – отмахнулся Генрих. – Мне тоже никогда не давалось склонение этого чертова слова. Или это называется спряжение? – посмотрел он на Натали. Oн наблюдал за ней почти в открытую. Держал в поле зрения не только адмирала и побитую до синяков капитан-лейтенанта Станиславскую, успевшую – где? когда? – обрядиться по случаю[35] в парадную форму и стильный кожаный реглан, но и Натали, отражающуюся в зеркале на стене напротив.

– По падежам склоняют, – с самым серьезным видом ответила она на «глупый» вопрос. – Спрягают глаголы, по временам, числам, лицам и родам.

– Вот, черт! – улыбнулся Генрих. – А я и забыл. Извинения приняты, адмирал! Будем дружить?

– Флот…

– Который из четырех? – быстро уточнил Генрих.

– Балтийские базы и обе эскадры – несомненно.

– А Север?

– Скорее всего.

– Это не ответ, – с сожалением констатировал Генрих. – Баронесса, – он снова смотрел на Натали, но уже не через зеркало, – у вас не найдется папиросы?

– У тебя в кармане пиджака! – напомнила она. Ей нравилась эта игра, но особенно нравилось то, как смотрела на нее сейчас Ляша. Сука флотская. Выразительно, недвусмысленно, со страстью – почти эротической по сути – и ненавистью самой высокой пробы. Ее голубые глаза выцвели до полной прозрачности и едва не испепеляли все вокруг на манер гиперболоида инженера Гарина.

«Вот же тварь! Еще и в обиде!»

– И точно! – Генрих похлопал себя по карманам, нашел папиросы и вытащил коробку на свет. – Курите? – протянул адмиралу.

– Благодарю! – потомок византийских императоров[36] цапнул папиросу недрогнувшими пальцами и немедленно зажал ее между крупными белыми зубами.

– Ольга Федоровна? – теперь Генрих смотрел на сестру своей дочери, и Натали очень хотелось увидеть выражение его глаз, но зеркало, как назло, бликовало.

– Отпустите грехи или в Сибирь пешком пошлете? – Надо отдать должное, голос у курвы не дрогнул, и блондинку изображать из себя не стала. Держалась твердо, с достоинством.

– Я бы тебя, женщина, послал, но за тебя хорошие люди просят, – кивнул Генрих на адмирала, доставшего между тем зажигалку и протягивающего ему огонь. – Спасибо.

– Не стоит благодарности! Баронесса?

– Вы очень любезны, адмирал!

– Может быть, мне тоже кто-нибудь огоньку предложит?

– Я предложу! – сразу же подалась вперед Натали. – Хочешь закурить, Ляша, или ну его, здоровее будешь?

– Мне показалось, мы в расчете… – дернула рассеченной губой Ольга.

– И в самом деле! – пыхнул дымом Генрих. – Яйца уже почти не болят и урона никакого… Ведь так? – глянул он на Натали.

– Ты по-прежнему соответствуешь моим ожиданиям, – пожала она плечами. – Но ведь могла и отбить…

– Могла, – согласилась Ольга, – но ведь не отбила! И потом я раскаиваюсь! Я вот именно за этим и пришла: заявить о раскаянии и попросить прощения.

– Так проси!

– Мне на колени встать? – нахмурилась Ольга.

– Нет уж, – отрезала Натали. – За этим иди к своему Зарецкому, а…

– Кстати, – перебил ее Генрих, – а что с капитаном первого ранга?

– Отставка по инвалидности? – спросил адмирал, молча выслушавший весь тот бред, что нагородили женщины.

– Ладно, – кивнул Генрих. – А Чаромный?

– Отставка по выслуге лет вас устроит?

– Уговорили. Ольга Федоровна, пойдете ко мне офицером связи от флота?

– Я? Что?

Все-таки Генрих умел удивлять. Не одна Ольга опешила. Адмирал и Натали тоже.

– Вы, – указал на нее дымящейся папиросой Генрих, – ко мне, – папироса пошла обратно, – офицером, – он затянулся, – связи, – выдохнул дым, – от флота. Это простое предложение, что в нем непонятного?

– Вам нужен тойтерьер на поводке? – Все-таки в контрразведку просто так, с улицы, не берут. Ольга «очухалась» куда быстрее, чем можно было ожидать.

– Скорее, болонка или пудель! – парировала Натали. – Тебе что больше нравится?

На этом месте Ляша должна была взорваться и наговорить глупостей. Например, назвать Натали сукой. Борзой сукой. Или еще как-нибудь. Но капитан-лейтенант взяла себя в руки и улыбнулась разбитыми губами.

– Если князь приглашает в болонки, значит, так тому и быть. Могу и болонкой.

– Договорились! – закончил обсуждение Генрих. – Рад был познакомиться, адмирал! А вы, капитан, устраивайтесь в вагоне. Людвиг, будь добр, позаботься о нашем новом офицере связи! И вот еще что, Ольга Федоровна, спать с собой не приглашаю, хотя при других обстоятельствах… – Тень улыбки скользнула по губам Генриха, когда он посмотрел на Натали, – однако обстоятельства таковы, каковы есть, и менять правила игры мы не станем.

* * *

В дорогу отправились лишь под утро. По идее, должно было светать, но не в Петрограде, и не в это время года. Послышались звуки команд, захлопали двери вагонов, и состав тронулся, оглушив станцию басовитым гудком. Клубы пара поднялись снизу, из-под колес поезда, лязгнули стальные сочленения вагонных стяжек, и освещенное желто-оранжевым электрическим светом здание вокзала медленно поползло прочь.

«Ну, слава богу!» – Натали устала ждать, хотя и не знала, чего, собственно, ждет.

Отправления поезда? Но поезда всего лишь инструменты судьбы. Они перемещаются, перемещая вместе с собой своих пассажиров, в пространстве и времени: отсюда туда, из прошлого в будущее. Впрочем, начало движения содержит в себе, как утверждают философы, намек на его продолжение и на окончание тоже. Что было, что будет, чем сердце успокоится… Возможно, Натали всего лишь торопила неспешно надвигающееся на нее будущее? Спешила в Новогрудок, в завтра, в сладкий хаос неопределенности? Возможно. Но что именно сулило ей это будущее неопределенное? Расстрел по ускоренной процедуре у какой-нибудь случайной стены? Суд и каторгу за попытку государственного переворота? Смешно, ей-богу! Ее – сознательную революционерку и активного члена анархистской боевой организации – расстреляют или сгноят на каторге совсем не за то, за что следовало, если, разумеется, следовало вообще. Но, может быть, там, в Новогрудке, в будущем, отливающемся сейчас в ощутимую реальность времени и места, Натали ожидает то, чего прежде недодала ей судьба? Беззаботная жизнь среди сильных мира сего, шелка и бриллианты, роскошные дворцы, наподобие Казареевского подворья в Петрограде, салон-вагоны, породистые лошади, дорогие авто?