— А надежду позволяется мне иметь?

— Вполне, товарищ капитан.

— Запиши номер моего мобильника. Если тебе вдруг захочется ответить на мой вопрос, сразу звони. В любое время дня и ночи.

Михайлова записала номер телефона.

Повеселевший Сидорин помедлил, замышляя нечто для себя сверхъестественное. Наконец наклонился и поцеловал дрогнувшую ручку старшего лейтенанта.

— Не надо, Валерий Фомич. И вообще… мы на службе, я в форме.

— Как не надо! Да если тебя переодеть в бальное платье, то все мужики… то есть джентльмены… обязаны будут поцеловать тебе руку, как в опере «Евгений Онегин» или… в кинофильме «Анна Каренина». — Несомненно, Сидорин решил показать, что, помимо известных достоинств старшего оперуполномоченного, он человек культурный, а не персонаж серого детектива. — Мне Маслаченко сболтнул вчера: есть решение не позже Нового года присвоить капитану Сидорину звание майора, — добавил он, тонко намекая на свою процветающую будущность.

— Поздравляю, Валерий Фомич… — Галя Михайлова улыбалась, соображая в то же время, что, по мнению Сидорина, его новое звание может иметь к ней самое непосредственное отношение.

Зимнее, промозглое утро приплелось в Москву и немедленно распространилось по ее Северо-Западному округу. Низкие облака бронзовели на востоке, просвечивая, как старинная лепнина, сквозь редеющий сумрак. Окна светились желтыми рядами, поэтому обстановка в городе существенно не отличалась от позднего вечера.

Подъезд дома, где некогда проживали супруги Слепаковы, словно бы наблюдал исход своих обитателей, но тем не менее не был облагодетельствован присутствием на посту консьержки Антонины Игнатьевны Кульковой. Она явилась только часам к одиннадцати. Лицо ее, как всегда, выглядело желтоватым, оплывшим и неприязненным. А улыбка, полубеззубая, предназначалась только некоторым «стоящим» жильцам и была фальшива.

Распределение на выходе жилого контингента происходило следующим образом: после отбытия работающих и обучающихся граждан обоего пола двинулись молодые мамочки с колясками, а также старики и старушки, для регулярного выгула внуков и собак.

Когда мимо проходила почтенная Анна Тихоновна с клюкой и грустным узкоглазым пекинесом, консьержка окликнула ее.

— Вот что, Анна Тихоновна, узнавала я про мастера с телефонного узла. Звонила туда два раза. Никакого телефониста они к нам не присылали. Так-то, Анна Тихоновна. И про твои наблюдения думай чего хочешь. — Кулькова открыла ключом дверцу в каморку с окошком. Любимого черного кота она держала под мышкой. Как обычно, кот пытался вырваться и со злобой неблагодарно урчал.

— Я тебе точно все объяснила, — отозвалась Анна Тихоновна, имея в виду странного паренька, крутившегося у них в подъезде. — Пойдем, Тоня, посидим на скамейке.

— Нет, что-то общительности у меня сегодня нету. Недомогаю.

— Ну, как знаешь. А я потащусь Прошку свово прогуливать, чучело курносое.

Дальше события складывались так. Кулькова вошла в дежурную комнату, закрыв за собой дверцу. Сдвинула занавеску со смотрового стекла. Отпустила кота, который взвыл почему-то и забился в дальний от хозяйки угол. Кулькова села в низенькое кресло, подаренное щедрым жильцом, хозяином мастерской «Шиномонтаж». Зевнула расслабленно и включила телевизор. Из телевизионного экрана, где рекламировались дамские сумки, тут же заорал развратный женский голос: «Выбери сэбэ и падру-у-ге па-да-ри…» А в следующий момент раздался оглушительный взрыв, звон стекла, старушечий и котовый вопль… Запахло техническим дымом и начали гореть мягкие части антуража, в том числе занавеска и одежда консьержки.

К счастью, кто-то из жильцов вытащил из горящего помещения Кулькову. Побежали, вызвали, отчаянно крича в трубку, «Скорую помощь», пожарных и полицию. Кулькову увезли без сознания в ожоговый центр, положили в реанимацию. Врачи стали бороться за ее жизнь, хотя надежды, по их словам, практически не оставалось. Кот куда-то исчез. «Ну и хрен с ним, проклятым», — высказался в связи с этим событием муж пострадавшей, маленький старичок в очках с темными стеклами, и отправился забивать в домино.

Приехавшая полицейская группа определила беду как «несчастный случай». Повозившись немного, бросили останки телеящика, плюнули и решили не заводить уголовного дела. Однако, когда явилась Анна Тихоновна, полицейские задумались, потому что старушка рассказала про недавнее копошение в их подъезде какого-то парня, якобы телефонного мастера, и о том, что никакого отношения его к телефонному узлу не подтвердилось. Сама Кулькова, дескать, об этом узнавала и получила ответ: мастера к ним никто не присылал.

Вечером Маслаченко сидел в своем кабинете. Решив перекусить, он достал термос с чаем и выпечку, купленную в переходе рядом с метро «Тушинская». Вдруг он отложил термос, отыскал номер телефона и позвонил Ряузовым.

— Здравствуйте, товарищ капитан. Чем могу вам помочь?

— Подъезжай, если не затруднит, ко мне в управление. Комната одиннадцать, второй этаж. Сегодня получится?

— Я на машине. Пять минут на сборы, и через час буду у вас. Если, конечно, не какое-нибудь ДТП.

— Ну… тьфу-тьфу… Жду, — сказал в завершение разговора Маслаченко и подумал: «Если меня не пошлют на выезд: труп, задержание или…» Взял ватрушку и отхлебнул чай.

Дмитрий приехал точно в срок. Вошел скромно, прежде постучав. Подтянутый, аккуратный, в зимней куртке-пуховике. Без шапки, коротко подстрижен. Улыбнулся словно бы по-приятельски, но без фамильярности, вежливо.

Маслаченко хоть и испытывал к этому ладному парню симпатию, в любом случае собирался оставаться добросовестным сыщиком.

— Садись, — предложил Маслаченко, указывая на стул.

Дмитрий сел, взгляд его, как оценил психологический анализ опера, был безупречен. Взгляд человека, не знающего за собой ничего дурного. Не собирающегося что-либо скрывать или замалчивать.

— Я хочу тебя спросить, как выглядит твой друг, с которым ты учился в одной школе и сейчас вместе работаешь. Его, кажется, Сергей…

— Ардаматский.

— Да, Сергей Ардаматский.

— Среднего роста, даже чуть пониже. Метр шестьдесят пять сантиметров. Брюнет, глаза карие. Парень крепкий, выносливый, быстрый. Дед у него, по-моему, с Украины… или из Краснодарского края. Воевал в войну в кавалерийских частях.

— Дед? — переспросил Маслаченко, цепко соображая. — А сам Сергей где служил? По связи вроде… я помню…

— Он вообще-то электротехник.

— Значит, он разбирается в приемниках. Может быть, в телевизорах?

— Конечно. Любой телевизор… импортный, какой хотите, починит в любое время.

— Ты, пожалуйста, воспринимай без волнения. — Капитану не хотелось огорчать Дмитрия Ряузова, на чьем лице стали проявляться признаки беспокойства.

— А в чем дело? Спросите прямо, товарищ капитан.