– Ты собираешься сражаться против своего рода?

– Отныне я принадлежу другому роду, старик. Меня проиграли.

– Погибнет много сир-тя, несчастная! Ты подумала об этом?

– Мы ищем славной смерти, старик, – пожала плечами Митаюки. – Горе тем, кто не готов умереть за свою землю. Горе тем, кто не готов за нее убивать.

– Ты обезумела от страданий, несчастная, – в ужасе покачал головой мудрый Телейбе. – Ты не ведаешь, что творишь!

– Может быть, – согласилась юная шаманка. – Но у меня есть путь, и я не боюсь на нем сгинуть. Еще никогда в жизни у меня на душе не было так легко и спокойно, старик! Мне больше нечего бояться!

Утром работа закипела снова. Часть казаков дотесывала доски, другая – сверлила коловоротами отверстия в коротких заготовках, складывала их в коробки, соединяла, вбивая деревянные штыри. Потом работники стали укладывать доски на короба, сверлить, сшивать сосновым корнем, и уже к вечеру стали видны контуры двух больших, по пять сажен в длину и по сажени в ширину, плоскодонок с тупыми носами и кормой.

– Коряво, но крепко, – оценил работу Ондрейко Усов, почесывая в затылке. – Одно слово – ношвы. Теперь законопатить, просмолить – и лет десять по рекам плавать можно.

За неимением у дикарей пакли казаки ножами ободрали шерсть со всех меховых шкур, что нашли в селении, и забили щели именно ею, сперва щедро вымочив в набравшейся из надрезов живице:

– На первое время сойдет, а потом смолы перегоним!

Из оставшихся дощатых обрезков вытесали весла. Исходя из того же принципа: коряво, зато быстро и крепко. Покончив с работой, воины стали готовиться к стычке, которая, судя по летающим высоко в небесах драконам с колдунами, должна была случиться вот-вот, со дня на день, если не в ближайшие часы.

Дозорные с луками сидели в шатрах неподалеку от брода с самого первого дня, но теперь к ним присоединились больше половины казаков, занятых ранее изготовлением лодок. Ратную службу все они восприняли как желанный отдых, развалившись где ни попадя, млея в тепле, часто похрапывая. От летающих чародеев отдыхающие прикрылись ветками – большего от них воевода требовать не стал. Иван Егоров надеялся, что, даже учуяв издалека мысли своих врагов, точного их места колдуны определить не смогут. Тем более что немалая часть воинов оставалась в селении, а еще несколько человек рубили в березняке ветки и носили их к засеке, маскируя укрепление, насколько это было возможно.

Хотя, скорее всего, с голубых изрядных высот лес и так выглядел однообразным зеленым пологом, и что творится под кронами, какие деревья лежат, а какие стоят – издалека понять было невозможно.

– Кажись, идут! – послышалось наконец долгожданное предупреждение от сидящего высоко в сосновой кроне дозорного. – Там далече кроны качаются, ровно кто-то бочонок через рощу катит!

– Приготовились, други! – хлопнул в ладоши воевода. – Пора!

Казаки, поднимая копья, торопливо ушли в шалаши, поставленные по бокам от брода между самыми толстыми соснами и елями, затаились под прикрытием тщательно замаскированных травой и ветками навесов, затаились там. Последним нырнул в укрытие Кудеяр Ручеек, уже залечивший свой перелом. Над лесом повисла тишина, в которую скоро стали пробираться треск, гул тяжелых шагов, недовольные стоны и вой. Кроны за рекой закачались, словно кто-то затряс землю из стороны в сторону, а потом на открытое место стали выбираться чудища – двуногие и четверолапые, низкие и массивные, словно ожившие амбары, и высокие, стройные, с короткими передними лапами и огромными пастями. Были среди них и пернатые гиганты, и голокожие, зеленые, серые, коричневые и пятнистые. Вся эта разномастная стая, недовольно крутя головами, толкаясь и огрызаясь, рыча и кудахтая, прошлепала через брод, вломилась в уже изрядно прореженные казаками заросли и ломанулась дальше, потихоньку разгоняясь, дабы стремительно стоптать ведомого только их пастухам ворога.

Воины затаили дыхание, боясь выдать себя даже слабым звуком, однако напрасно. Хищные волчатники учуяли запах близкой дичи, повернули морды к укрытиям, грозно закудахтали и…

И побежали дальше, покорные воле невидимого покуда колдуна.

Иван Егоров облегченно перевел дух и тут же вскинул палец к губам, предупреждая казаков о тишине и осторожности.

Прошло с четверть часа – вдалеке послышался треск, вой, гул и громкий хруст, больше похожий на выстрелы. Несчастные животины налетели со всего хода на засеку. Протиснуться между заточенными ветвями у подобных гигантов не было ни единого шанса.

– Ждем! – негромко предупредил Егоров. – Не может быть, чтобы пастухов не было. С небес среди леса ничего не разглядеть, кто-то вблизи за схваткой следить должон.

– Идут, слава святой Бригите, – зловеще оскалился Ганс Штраубе, накладывая стрелу на тетиву. – Не припозднились.

Язычников было всего полтора десятка, причем каждый третий – колдун с золотым диском. Выглядели они напряженными, хмурились, водили ладонями, словно щупали невидимую никому стену. Луков у ватаги тоже было три, зато лучники дело свое знали споро: с детства мастерство постигали, в десятках походов оттачивали. Звонко запели тетивы, чародеи вскинули головы… Но даже слова сказать не успели – уже через миг из груди каждого торчали по две стрелы.

– Ур-ра-а!!! – Казаки вырвались из укрытий, кинулись к броду, к близкому врагу, скрестили копья с кричащими сир-тя… И все кончилось.

– Стрелы выдерните! – предупредил воевода. – Они у нас наперечет!

Воины по-быстрому собрали оружие, сняли с колдунов золото, осторожно, чтобы не сорвать наконечники, извлекли из тел стрелы, вернулись на сушу и, вытянувшись в колонну, быстрым шагом двинулись вдоль берега вниз по течению.

В селении сир-тя в это самое время казаки садились в плоскодонки, принимая на них и женщин. Ватажники стали собираться, едва только послышался треск взламываемой чудовищами засеки. Поклонились напоследок сверкающему белизной кресту, проверили инструменты и столкнули лодки на воду.

– Господу помолимся! – сразу потребовал отец Амвросий. – В вере нашей спасение душ бессмертных, в милости его удача в делах земных! Помолимся с искренностью, душу небесам открывая. Напомним о себе Всевышнему и положимся на любовь его к нам, грешным!

Свободные казаки и женщины послушно перекрестились, шепча слова молитв. Восьми гребцам, понятно, было не до этого. Ношвы – посудины неуклюжие, медлительные и неповоротливые. Только успевай веслами махать, чтобы разогнать, чтобы течением или водоворотом не развернуло, чтобы в крону упавшего дерева не врезаться.

Скатываясь вниз по течению, казаки миновали все еще трещащую, ломаемую засеку, полную жалобных стонов, через час добрались до брода, повернули лодки, метясь в самые широкие проходы между травяными островами. При всех своих недостатках большие прямоугольные плоскодонки осадку имели всего в две ладони, а потому над мелями проскочили с легкостью, покатились по течению дальше. Гребцы теперь не столько разгоняли лодки, сколько удерживали ровно на стремнине, глядя вперед, где за излучиной уже показался разведанный Силантием Андреевым вражеский лагерь.