– Я не лечу их, Уиллис. Лечит Бог. Я всего лишь проводник.

– Помолись над ней. Сделай так, чтобы она снова разговаривала со мной.

– Уиллис, ты веришь в Бога?

– Как и все.

– А Сара?

– Всегда читает свою Библию. Говорит, это дарит ей утешение.

– А она в свою очередь дарит утешение тебе.

Он бросил на жену взгляд, полный тоски.

– Простого звука ее голоса уже достаточно.

– Но она больше не разговаривает с тобой.

Он опустил голову и уставился в землю.

– Лишилась дара речи, я думаю. Наверное, за какой-то ужасный грех.

– Ее грех или твой?

Он не ответил. Она подалась к нему, почти шепча. Но в шатре было так тихо, что было слышно, как жужжит муха вокруг сестры Ив.

– Уиллис, расскажи мне про грех.

Он тяжело выдохнул через нос, как дикое животное, и прочистил горло – глубокий, тревожный рокот.

– Она… – начал он. Тряхнул головой, словно пытаясь собраться с мыслями. – Она сказала, что уходит от меня. Возвращается к своим. Я разозлился, сильно разозлился. Мы наговорили друг другу грубостей.

– Ты ударил ее, – мягко сказала сестра Ив. – И тогда она перестала с тобой разговаривать.

– Я извинился. Встал на колени и умолял ее простить меня, сказать что-нибудь, что угодно.

– Она больше не может говорить с тобой, брат Уиллис. Ты это знаешь. Не в этой жизни. Но она ждет тебя в чудесном месте, где нет тревог. Где нет боли. Где у тебя никогда не отнимут твое. В месте, где есть только любовь. – Сестра Ив протянула руку через мертвую женщину. – Возьми меня за руку, брат Уиллис.

Он уставился на нее, как будто ему мучительно хотелось. Я был уверен, что она смягчит беспокойный дух этого мужчины так же, как укротила зверя в молодом человеке вчера вечером. Но он меня удивил. Удивил всех. Удивил даже сестру Ив.

– Нет! – взревел он и вскочил на ноги. Схватил свой дробовик, упер приклад в плечо и навел ствол на нос сестры Ив. – Вылечи ее, проклятье! Заставь ее снова говорить со мной, или я разнесу тебе башку!

Я видел страх тысячу раз в жизни. У него было множество лиц, но часто не было голоса. Сестра Ив смотрела в дуло дробовика, и я видел, что от страха она не может говорить. Я рассудил, что без слов ей не совершить чуда, которого хотел одержимый убийством мужик, или любого другого чуда.

– Играй, Оди, – прошептала мне Эмми. – Играй «Прекрасную мечтательницу».

Это не имело смысла, но с другой стороны, ничего не имело смысла, пока я ждал, что выстрел дробовика изуродует лицо сестры Ив. Как и все остальные в шатре, я был уверен, что нас ждет кровавая бойня. И когда она начнется, не будет никаких гарантий, что убийство ограничится сестрой Ив. У меня пересохли губы, горло было словно наждачная бумага. Я едва мог дышать. Я понятия не имел, смогу ли вообще сыграть хоть ноту. Но я достал гармонику из кармана рубашки и поднес ее к губам. Эмми положила свою маленькую ручку мне на ногу. Она подняла ко мне личико и улыбнулась, словно была абсолютно уверена во мне.

Я начал играть. Хотя мелодия была негромкой, в тишине шатра и в моих собственных ушах она казалась оглушительной. Люди начали оборачиваться в мою сторону, и Уиллис вместе со всеми. Я был уверен, что ствол дробовика метнется ко мне. Я играл во всю силу, сердце в груди бешено колотилось. Я собирался остановиться, подумав, что пора заканчивать с этим безумием, когда ко мне присоединился божественный голос. Это была сестра Ив:

Ярость, исказившая лицо огромного мужчины, начала смягчаться. Он опустил дробовик. Я продолжал играть, и сестра Ив пела своим неземным голосом, как ангел утешения:

Со слезами на глазах огромный зверь упал на колени, положил голову на колени своей мертвой жены и зарыдал. Забытый дробовик лежал на земле, и молодой человек, чьего зверя укротили прошлым вечером, вскочил со своей скамьи и подхватил его.

По моему лицу стекал пот, кружилась голова. Я опустил гармонику и посмотрел на Эмми.

– Ты сыграл лучше, чем когда-либо, Оди, – сказала она.

– Любимая песня его жены, – сказала сестра Ив. – «Прекрасная мечтательница». Возможно, это единственное, что может достучаться до его сердца. Как ты узнал, Бак?

Мы сидели в отдельной столовой в лучшей гостинице Нью-Бремена «Морроу Хаус». На столе стояла целая зажаренная курица вместе с картофельным пюре, подливой и спаржей. Несмотря на роскошную обстановку, я настоял, чтобы Эмми не снимала кепку. Мы с ней уплетали ужин, как в последний раз. Сестра Ив и трубач сидели с нами. Они ели медленнее и запивали еду «виноградным соком», который на самом деле был красным вином. Сестра Ив сменила свой белый балахон на голубое платье. На трубаче были серый костюм с широкими лацканами и красный галстук с бриллиантовой булавкой.

– Я не знал, – сказал я сестре Ив. – Эмми сказал, что я должен сыграть.

– Правда? – Она с любопытством разглядывала Эмми. – Где вы живете?

– В лагере у реки.

– Вы живете в лагере? В смысле, постоянно?

– Не совсем. Мы направляемся в Сент-Луис.

– Что в Сент-Луисе?

– Там у меня родня. У нас родня, – поправился я.

– До Сент-Луиса далеко.

– Надо думать. Но мы с Эмми справимся.

Сестра Ив подняла бокал и посмотрела на вино.

– Мы собираемся в Сент-Луис. Не сразу. Сначала мы заедем в Де-Мойн и Лоренс, штат Канзас.

Она глотнула вина и между прочим сказала:

– Вы можете поехать с нами.

Трубач чуть не подавился курицей.

– Добавит нам кучу проблем, Ив.

– Почему? – спросила она.

– Это могут истолковать как похищение.

Он аккуратно промокнул свои тонкие усики салфеткой.

– Похищение? В стране полно брошенных детей, Сид. Поверь мне, я знаю кое-что об этом. – Она снова повернулась ко мне. – Мы можем доставить вас прямо на порог к родственникам.

– Погоди, Ив, – сказал трубач.