– Всего-то три человека. Подумаешь.

Она сказала это так беспечно. А увидев выражение моего лица, рассмеялась.

– Айви, они спят и видят сон. Поняла? Хороший сон, где все они вместе – мама, папа, ребенок. Там в ванной фотография стоит… Они там плывут на этой лодке, такой раскрашенной, в Венеции.

– На гондоле, – подсказала я.

– На гондоле. Точно. Так вот, сейчас им снится день, когда они катались на гондоле.

Я вытерла рот рукой.

– Так вот чем занимаются ведьмы? Влезают людям в голову и получают, что хотят?

– Я не ведьма, а оккультист, – огрызнулась Марион, – и никто не умеет делать то, что умею я. То есть… – Она подвигала нижней челюстью. – Почти никто.

Я судорожно сглотнула, почувствовав, что она меня дразнит. Я должна помочь этим людям, и я им помогу, решила я. Но несколько минут сна никому еще не вредили.

– А кто еще умеет? Моя мама?

Она небрежно отмахнулась.

– Тогда кто?

– Ты много хочешь знать.

Она потянулась за спину и торжественным движением фокусника достала золотую коробочку.

Язык защипало, словно я надкусила лимон. Увидев коробочку в чужих руках, я ощетинилась. Голос в голове прошептал: «моё». Я протянула руку, но Марион убрала коробочку.

– Пока еще нет.

– Что значит «пока еще нет»? Чего ты ждешь? И зачем это взяла?

– Задай другой вопрос. Спроси: что в ней?

Я сглотнула.

– И что?

Она спрыгнула со столешницы.

– Идем со мной.

Я вышла вслед за ней на улицу, пересекла патио и подошла к сверкающему бассейну. Марион положила коробочку на бетон и расстегнула джинсы.

– Раздевайся, – сказала она.

– Зачем?

– Из-за бассейна я и выбрала этот дом. – Она стащила рубашку через голову. – Так будет проще.

– Что проще? – спросила я, но уже начала стаскивать одежду.

– Залезай в воду, – велела она, когда я разделась.

Вода была теплая, как слюна, а бассейн оказался глубже, чем казалось на первый взгляд. Я доплыла до того места, где могла стоять, уперлась стопами в дно, ворох мокрых листьев взметнулся со дна. Рядом в голубом свете плавала Марион. Понять выражение ее лица было невозможно.

– Я долго об этом думала, – она слегка запыхалась. – Если ты в воде, это поможет.

Она отдала мне коробочку. Даже в светящейся воде она сияла сама по себе.

– Это какая-то опасная штука? – хрипло спросила я. – То, что там внутри?

Она кивнула.

– И как открыть?

– Кровью. – Тут я увидела в руках у Марион еще один предмет: нож. Она, должно быть, достала его из подставки для ножей на кухне. Ее глаза расширились, светлые радужки в лунном свете казались почти белыми. – Хочешь, я это сделаю?

– Нет.

Я схватила золотую коробочку и словно перестала быть собой. Вся моя осторожность и страх куда-то делись. Я почувствовала голод, жар, готовность нырнуть в глубину. Взяла нож, вонзила кончик в самую толстую часть подушечки большого пальца и прижала истекающий кровью палец к коробочке.

– Так?

Но я знала, что все сделала правильно.

Коробочка не засияла, не завибрировала и не задрожала. Она просто потеплела и размякла, как кусок воска. Теперь я увидела стык и замок. Они как будто всегда были там. Рядом со мной качалась на воде еще одна фигура, но она казалась такой далекой. Я была одна.

Я поддела стык ногтем, перебирая в уме, что найду под крышкой – старые фотографии, письма, дневник с исписанными маминым неразборчивым почерком страницами. Волшебную пуговку, цветные кольца. Я не чувствовала себя Пандорой, не верила, что нахожусь в шаге от катастрофы. Мне по-прежнему казалось, что то, что находится внутри коробки, можно взять руками, потрогать.

Я открыла замочек и подняла крышку.

И проснулась.

Часть II

Глава тридцать первая

В подзеркалье

Дана толкнула Марион, и та упала вниз, провалилась в призрачный коридор зеркального мира. Последнее, что Марион увидела, прежде чем закрыть глаза, был кулак Даны, ударивший по стеклу.

Хорошо, подумала она.

Но в тот момент она еще верила, что умрет.

* * *

Марион оказалась права. Астрид Вашингтон была ведьмой с невероятными способностями. Мир, который она для себя создала – эта ловушка для души, куда сейчас попала Марион, – повторял дом, где Астрид умерла, до последней оконной перемычки.

По обе стороны коридоров тянулись двери, ведущие в комнаты, где было много книг и чистого белья, шахматных досок и ручных зеркал, чашек из костяного фарфора и щербатых сахарных голов цвета старой слоновой кости. Окна выходили на затянутое облаками зловещее небо – дом навеки застрял в фиолетовых сумерках позднего августовского вечера, когда Астрид Вашингтон умерла. Почти умерла. Внизу была бальная зала, откуда доносилась приятная музыка, бильярдная, зимний сад и бар, обитый темным деревом. Содержимое бутылей из изящного хрусталя никогда не кончалось.

Марион в конце концов отпила из каждой. Напитки в них были горькими, вязкими и сладкими, как патока, или сбивали с ног, как удар молнии, обжигали язык и заставляли вспомнить то время, когда она была жива и ходила под настоящим небом в мире, кишевшем людьми.

Она не пьянела, но все равно пила. Одна играла в игры, как ребенок, предоставленный сам себе. Но это было уже после того, как прошло самое острое горе, первая волна отчаяния оттого, что она попала в капкан. Ужас случившегося накатывал волнами. Ее изгнали из мира, вынудив существовать в этом зале ожидания между жизнью и смертью. В промежутках между приступами отчаяния на нее надолго опускалось странное спокойствие. Она бегала по темным коридорам, рылась в сундуках и примеряла платья. Лежала в ожидании сна, который так и не приходил, кружилась на полированном паркете и танцевала в одиночестве под раздражающую вечную музыку. И всегда была одна. Одна.

Умереть здесь было нельзя. Когда она прибыла сюда, Астрид попыталась разорвать связывавшую их сетку безжалостным заклятьем. Будь они в человеческом мире, оно бы их убило. Но тут у нее просто ничего не вышло. Некоторые заклятья разорвать невозможно.

Впрочем, так ли это теперь было важно? Они все равно застряли здесь вдвоем, с заклятьем или без.

Тюремщица из Астрид вышла никудышная. Долгое заключение помутило ее разум, с каждым днем он все больше рассыпался в пыль. После нескольких приступов гнева она оставила Марион в покое. Иногда они сталкивались в коридорах, и Марион готова была поклясться, что Астрид не помнила, кто она такая. Со временем она возненавидела Астрид, как ненавидят солнце, которое появляется всего раз в неделю на час и не греет, а только дразнит, а после его ухода становится холоднее.

Жизнь в сумрачном царстве