– Мне нужны сведения об одной из ваших барышень, – распушив усы, сообщил Родион.

– Имеете в виду актрис? – осторожно уточнил Петр Ильич. Барышни, конечно, имелись на любой вкус, но вот так сразу на пикантную тему не хотелось бы сворачивать.

– Они самые.

Максаков облегченно выдохнул и подтвердил горячее желание рассказать все, что угодно, о любой из них. Даже самой популярной.

– О госпоже Незнамовой.

– Простите, о ком? – Лицо антрепренера выразило крайнюю степень непонимания.

– Олимпиада Ивановна Незнамова, – чуть не по складам повторил Родион. – Выступает три раза в неделю с оригинальным номером.

– Позвольте узнать – с каким?

– Глотает шпагу и поет при этом арию Кармен.

Уверившись, что молодой человек не шутит и при этом не похож на сумасшедшего, Максаков вежливо, все-таки полиция, спросил:

– Изволили сами наблюдать такой номер?

– Нет. Но имею верные сведения.

– Видите ли, в чем дело… – Петр Ильич постарался очень бережно подобрать слова, чтобы не обидеть приятного юношу. – В нынешней программе такого номера нет. Да и в прошлой не было. Его вообще в «Аквариуме» не бывало. Это такая расхожая театральная шутка. О бойком, но бездарном исполнителе говорят: тебе бы шпагу под арию Кармен глотать. Извините.

Как ни странно, но неловкость доставила юноше видимое удовольствие. Оживился и расправил усы:

– Но фамилия Незнамова знакома? Кто-то просил за барышню?

Стоило призадуматься, как вспомнился недавний случай. Но рассказывать о нем постороннему, хоть бы даже из полиции, не хотелось.

Родион помог:

– Нил Нилыч Бородин, звезда бильярда, наверняка замолвил словечко.

Максаков нашел оправдание: спрашивали об актрисах, а бильярдистка совсем из головы вылетела.

– Был слух, месье Бородин делал ей протекцию и в других театрах, – с приятной улыбкой сообщил такой приятный юноша. – У Неметти, в «Олимпии» и даже в «Аркадии».

Петру Ильичу осталось признать: господин хоть и молод, а осведомлен солидно. Ах, если бы открыли антрепренеру, какой блестящий логический экспромт только что перед ним разыграли… Наверняка пригласил бы публику развлекать.

– Отчего не приняли барышню с таким протеже?

– Понимаете, театр – это такое место, где знакомства бесполезны. Или публика платит деньги за твой талант, или… – Максаков сделал выразительный жест. – Госпожа Незнамова – отличная бильярдистка, но на сцене ей нечего делать. У нас выступает сама Мария ля Бель, восходит звезда мадемуазель Горже, блистает госпожа Лиана де Вриес… А дачной самодеятельности здесь делать нечего. Но в бильярд госпожа Незнамова играет отменно.

– Были на ее матче с госпожой Нечаевой?

– Как можно такое пропустить. Вот это зрелище! Какое напряжение нервов! Какая интрига!

– Битва учителя с учеником?

– Это конечно, но разве не знаете главного?

Приятный юноша честно признался, что понятия не имеет.

– Ну как же! Об этом весь бильярдный мир только и говорил! – поразился Максаков. – Такие ставки! С ума сойти!

– Не жалейте подробностей.

– На результат матча было сделано пять фантастических ставок: по тысяче рублей, – заговорщицким шепотом донес Максаков. – Ставки принимались один к один-и-два на победу Нечаевой и пять к одному на победу Незнамовой. Кто-то сделал пять ставок у разных букмекеров на Незнамову. Представляете?

С арифметикой у Родиона было все в порядке: в случае выигрыша букмекеры шли по миру, а кто-то неизвестный получал неплохое состояние в двадцать пять тысяч рублей. Таких средств могло хватить на безбедную жизнь на пару десятков лет, даже если поделить их пополам. Незнамова могла взять партию после кикса. Недаром зал так бурно отреагировал. Но почему же проиграла?

– Кто поставил пять тысяч?

– Только слухи. – Максаков всем видом дал понять, что не доверяет им, однако же продолжил: – Поговаривали, что ставки делала некая дама, никому не известная. Не из бильярдного мира.

– Может, сам Бородин?

– Исключено. Это непременно открылось бы, да и зачем Нилу Нилычу такой риск.

– Петр Ильич, вы отлично знаете бильярдный мир, подскажите одного-двух букмекеров, кто принял эти фантастические ставки.

Максаков замахал так, словно на него накинулся рой озверевших ос:

– Думать забудьте. Я-то честно не знаю, а кто знает – никогда не признается. Если и найдете букмекера – ни за что не выдаст, кто делал ставку. Тут даже полиция бессильна. Сами понимаете, люди по краешку ходят…

Чиновник полиции отлично знал этот отечественный парадокс: ставки на ипподроме были разрешены, а бильярдные – нет. При этом власти как бы не замечали, что они есть, делая вид, что игра не азартная. До поры до времени. У нас никогда не знаешь, что взбредет во властную голову. Вот недавно распоряжением министра внутренних дел запретили играть в макао и все его разновидности: баккара, викторию и chemin de fer. Так половина клубов, где держали карточные столы, чуть по миру не пошла. Выкрутились, конечно: стали играть в экарте, но осадок-то остался. Не хватало, чтоб такая напасть случилась с бильярдом.

– Неужели барышни, знакомые меж собой, не могли договориться и сорвать куш?

– Совсем вы порядков не знаете, – пожалел несчастного Петр Ильич. – Да они ненавидят друг друга. О сговоре не может быть и речи.

– А если соперничество за внимание Бородина?

– Что вы такое говорите. Нечаева хоть сирота, но из благородной семьи. А Незнамова, говорят, бланкетка.

– Да уж, куда проститутке на сцене выступать. Там настоящих актрис хватает, – заметил Ванзаров. И пока Максаков разбирался, что это – шутка или хамство, спросил: – Сами-то ставку сделали?

– Небольшую.

– Поздравляю с выигрышем, – сказал Родион, с чем и покинул закулисье театральное. Все-таки неприятное место.

Прежде чем вернуться в участок, он еще заехал в Торговый банк, где без особых хлопот выяснил: накануне матча со счета госпожи Нечаевой были сняты все накопления, а именно две тысячи рублей. Сумма была выдана ассигнациями.

Вот и верь после этого в женскую ненависть.

Никарагуанские сигарки переборщили. Желудь поселился на подоконнике открытого окна. Городовые, кто не лишился чувств, выбежали во двор, где наслаждались запахами навоза. Даже горькие пьяницы, задержанные за непотребное поведение, умоляли засунуть их в «сибирку»[10], а не пытать нестерпимым духом. И это господа, привыкшие к ароматам помоек и сточных канав. Аполлон Григорьевич не замечал произведенного эффекта. И мрачно посматривал то на часы, то на дверь, упрямо попыхивая сигаркой. Задержись Ванзаров еще на час – жизни в участке пришел бы конец. Пропахшее никарагуанским духом здание пришлось бы снести, а на его месте разбить свалку или пустырь.