– Я – за! – согласился Мэннон, с шумом опустившись в кожаное кресло.

Салон самолета был отделан, как роскошная комната для совещаний. Сплошь кожа и медь, гладко отполированные столы, искривленная стойка бара. Тут же две привлекательные стюардессы – австралийка и огненно-рыжая англичанка. Одеты в бежевые габардиновые юбки и такие же приталенные пиджачки, над правым нагрудным карманом шла фирменная надпись: КЛИНГЕР, ИНК.

– Вам что-нибудь нужно, мистер Кейбл? – спросила австралийка.

– Смотря что вы имеете в виду. – На стандартные реплики Мэннон был мастер. Двусмысленности он любил.

– Водка. Виски. Ром. «Перье». Содовая. «Севен-ап». Кока…

– Стоп! – он засмеялся. – Виски со льдом будет в самый раз.

Она улыбнулась.

– Хорошо, сэр, – сказала она и ушла.

Мэннон посмотрел ей вслед. Какие бедра! Под непорочным габардином скрывалось нечто многообещающее.

– Где Джек? – спросил Хауэрд. Мэннон потянулся.

– Понятия не имею. Опаздывает?

Хауэрд глянул на часы.

– На несколько минут. Должен вот-вот появиться. Он ездил смотреть дом или что-то в этом роде.

– Дом?

– Ну да. Знаешь, это такое здание с четырьмя стенами и окном.

Австралийка принесла Мэннону выпить, на подносике также лежали матерчатая салфетка и серебряное блюдце с орешками. Подавив желание ущипнуть ее за попку, он снова повернулся к Хауэрду.

– Зачем Джеку дом? Уж не собрался ли легализоваться?

Хауэрд скорчил гримасу.

– Почем я знаю?

– «Юниверсал» сует мне сценарий, где надо сниматься с Клариссой, – сообщил как бы между делом Мэннон. – Боюсь, работать с ней – не шибко большое развлечение. Как считаешь?

– Я считаю, тебе надо сниматься на «Орфее», – недовольно, зато с уверенностью заявил Хауэрд. – Господи, неужели в твоем организме не осталось ни одной клеточки, которая помнит, что такое – старая дружба?

– Предложи что-нибудь, старина, я подумаю.

– Актеры, мать вашу! – выругался Хауэрд. – Пока карабкаетесь наверх, готовы ползать на коленях, лишь бы вас сняли – хоть как, хоть без слов. Но стоит пробиться – все, не подходи, а уж кто становится звездой, из того дерьмо так и прет, стоит ему рот открыть! Я, между прочим, помню о тебе, как о друге.

Мэннон засмеялся.

– А я помню о тебе.

Джека пришлось ждать двадцать минут – наконец, его шаги загромыхали по трапу самолета.

– Пробка за пробкой, – объяснил он, предупреждая упреки.

– Что там за хреновина насчет дома? – спросил Мэннон.

– Видел. Понравилось. Снял.

– Ладно, бродячий цирк отправляется в путь, – нетерпеливо вмешался Хауэрд. – Дождались! Раз-два – и вперед, не торчать же два дня в этом дурацком самолете! – Он взял переговорное устройство и обратился к пилоту. – Все пассажиры на борту. Полетели!

Они кружили друг вокруг друга и принюхивались, как два тигра. Видеть его Джейд не хотела, и все же когда Марк сказал, что звонит из вестибюля ее дома, ей показалось, что не впустить его – это как-то мелко. Она его впустила. И вот он перед ней. Марк Рэнд. Английский зануда.

Она хотела, чтобы он остался в памяти таким, каким она видела его в последний раз в ванной, но он спутал ее планы. Марк выглядел хорошо. Просто отлично. Безупречно скроенная синяя куртка, дорогая расстегнутая у ворота белая рубашка. Тонкий ремень из кожи ящерицы, синие брюки с отутюженной складкой. Русые волосы симпатично взъерошены, на лице – легкий загар.

– Так здорово, что я снова вижу тебя, – сказал он восторженно, бродя по квартире и разглядывая ее книги, картины и всевозможные украшения.

Он застал ее врасплох, и теперь она не знала, как себя вести.

– Ты уехала так быстро, – продолжал он. – Когда я вернулся, чтобы поговорить, тебя уже и след простыл.

– И когда же ты вернулся, Марк? – спросила она.

– После того, как мы… повздорили, я уехал в Англию. – Он остановился у стола с ее коллекцией стеклянных графинов и бутылок со спиртным. – Можно, я себе что-нибудь налью?

– Пожалуйста, – холодно разрешила она, не собираясь его обслуживать. – Только давай покороче, у меня встреча.

Он преданно посмотрел на нее.

– Обещаю тебя не задерживать, Джейд. Скажу, что должен сказать, – и уйду.

В его отрывистом английском акценте, как всегда, было что-то волнующее. Ничего не выражающим взглядом она смотрела, как он наливает в стакан виски, чуть разбавляет его содовой.

– Тебе что-нибудь налить? – спросил он, отдавая дань вежливости.

– Нет, спасибо.

– Ну, вот, – он отхлебнул из стакана, – когда я вернулся, тебя не было. Нового адреса мне не дали, все клялись, что открыть твое местонахождение не имеют права. – Он позволил себе едва заметную улыбку по поводу собственной расторопности. – Но я тебя нашел.

– Вижу, – сказала она, стараясь сосредоточиться на его кривых зубах, дабы отвлечься от прочих частей его тела. Ей вдруг стало жарко.

– Я слышал, ты заключила контракт с «Клауд косметикс». Это мощно. Поздравляю.

– Спасибо.

Его серые глаза искали встречи с ее глазами.

– Я очень без тебя скучаю, Джейд.

Его скачущий английский засочился искренностью.

Черт возьми! Она не хочет признаваться даже себе самой! Этот сукин сын, как всегда, врет и вешает ей лапшу на уши, но она тоже без него скучает!

Кожа у нее на скулах натянулась, подбородок решительно подался вперед. Надо избавиться от него, пока она не совершила какую-нибудь глупость.

– Когда мы расстались, я полетел прямо в Лондон, – продолжал он. – В самолете я долго думал о нас с тобой, и мне было очень стыдно оттого, что я пытался тебя обмануть.

– Если это извинение, я его принимаю, – сказала она, соскакивая с дивана. – Но дело в том, Марк, что у меня свидание, и надо привести себя в порядок… – Она умолкла, надеясь, что он поймет ее прозрачный намек.

– Я развожусь с Фионой, – театрально объявил он. – Я уже все обсудил с адвокатом, и мы приступаем к делу немедленно.

Ну, это была уже бомба. Шесть лет она слышала одно: как только дети станут постарше. Откуда вдруг такая перемена?

– Я понимаю, попросить у тебя прощения – этого мало, – произнес он печально. – Я не могу рассчитывать, что наши отношения восстановятся в прежнем виде. Считай, что это – моя трубка мира. Когда я разведусь, сразу предложу тебе стать моей женой.