Догадываясь о том, что за Асланом множество темных делишек, Света боялась увязнуть в каком-нибудь криминале, но вместе с тем не могла отказать своему любовнику, понимая, что за все предоставленные ей блага в виде денег на открытие галереи, квартиры, автомобиля, регулярных поездок на курорты и за границу она должна регулярно расплачиваться чем-то еще, помимо своего тела. «Ничего. Клиент — лох, — успокаивала она себя, — явно из каких-то старых коллекционеров. Что-нибудь выгодно продал, появились деньги… А может быть, наоборот, из бывших цековских: подзаработал на какой-нибудь афере, вот и вкладывается. Нет, среди наших я его не видела и о нем ничего не слыхала». Она уже успела поговорить с двумя-тремя дилерами, славящимися болтливостью, и сказать им вымышленное имя, которым назвался Трегубец. Никто никогда не слыхал такой фамилии. «Кидалой он, конечно, быть не может, — говорила себе Горлова. — Да и зачем? Будь он даже бандитом, он прекрасно понимает, что в таком месте и такую галерею серьезно прикрывают. Тем более, что у Аслана такая слава, что в их мире никто не рискнет наезжать на его дело. Нет, просто лох, заскочивший случайно. Что ж, это судьба и, может быть, даже счастливая. В конце концов, избавлюсь быстро от этих вещей, и, глядишь, после Экстер что-нибудь еще ему сплавлю. И все уйдет, все забудется, как сон. Главное, чтобы сделка завтра состоялась, а потом… Потом пора заканчивать эту романтическую историю с южным уклоном».

За время общения с Асланом она сумела накопить достаточно денег и давно уже подумывала о том, чтобы перебраться куда-нибудь за рубеж, подальше от промозглой погоды, восточных возлюбленных и суматошной Москвы. «Еще десять-двенадцать продаж, — думала она, — и свои семьдесят-восемьдесят тысяч я наработаю». А если добавить их к тем ста тридцати, что уже лежали у нее на счету, то это вполне приличная сумма для того, чтобы спокойно пересечь границу, снять квартиру в Берлине или в Мюнхене (благо, немецкое гражданство ей уже давно выправили) и, не торопясь, подлавливать себе какого-нибудь приятного бизнесмена с тем, чтобы, в тепле и заботе прожив с ним пять-семь лет, встать на ноги и начать нормальную жизнь западной деловой женщины. «Все должно быть гладко, — сказала она себе. — Еще месяц, максимум, полтора… Конечно, попытка исчезнуть из жизни Аслана, не уведомив его об этом заранее, чревата неприятностями, но не станет же он, в конце концов, мстить женщине, которая не только не кинула его, а даже принесла какие-то деньги. Без неприятных разговоров не обойтись, но такая уж нынче жизнь, что все решается с проблемами. Главное, чтобы завтра все удалось, главное получить разгон».

Она налила себе рюмку виски, выпила ее и принялась лениво перебирать последние каталоги «Сотби», без большого интереса разглядывая лоты, выставленные на следующую продажу.

На светофоре перед памятником героям Плевны пашин подручный (а именно он был за рулем темно-синей «пятерки») догнал машину Яна. Быстрым и как бы случайным взглядом он осмотрел салон и, выхватив из кармана мобильный телефон, принялся набирать номер начальника.

— Паша, — сказал он взволнованно, когда тот поднял трубку, — я его потерял.

— Кого потерял? — переспросил Паша.

— Этого твоего старика.

— Как потерял?

— Да он, падла, в машине сидел с каким-то своим знакомым.

— Ну и?

— А что «и»? Где-то на повороте, видимо, соскочил. Я сейчас рядом с ним стою, а машина-то пустая.

— Уверен?

— Абсолютно пустая. Что мне делать? Этого вести?

— Ни хрена не делать, — сказал Паша. — Место на кладбище заказывать.

— Паша, прости, — взмолился водитель. — Я его найду, бля буду, из-под земли достану.

— Бля, говоришь, будешь? — угрожающе начал Павел. — Ты у меня, сука, кровью изойдешь. Ну, ладно, сейчас не суетись, давай обратно к Управлению. Этот хмырь все равно на службе появиться должен.

— А кореша его?

— Да хрен с ним, с корешем, у тебя своя забота есть. Смотри, чтобы больше никаких проколов. Встанешь, как вкопанный, у входа и хоть до десяти вечера стоять там будешь. Рано или поздно он появится. Если еще раз упустишь, пеняй на себя, засранец.

— Да не в жисть, Паша…

— Все. — И Павел отключился.

«Хитрый, черт, — думал он, повесив трубку. — Не зря хозяин предупреждал, что ас из асов. Любопытно, когда он моего человека засек: когда на работу ехал или когда с друганом своим катался? Если с друганом, то это ничего, один раз не пидорас: подумает, что случайно, или урки какие, при его профессии это возможно. А вот если он его срисовал по дороге на службу, это хуже: поймет, что ведут его капитально. Впрочем, дел своих отменить он не сможет, а хозяину мне докладывать еще через день. Ничего, посмотрим, кто кого уделает».

Василий Семенович ничего не знал о размышлениях Павла, не знал он и о том, что машина слежения уже подъезжает к въезду в Управление и останавливается прямо перед входом. Он спокойно доехал до дома, где проживала Лена, расплатился с шофером, сетуя на маленькую зарплату, поднялся на нужный этаж и позвонил в дверь.

Сорин к этому моменту уже вернулся и ждал свою подругу со службы. Поэтому когда в дверь позвонил Трегубец, он, нисколько не скрывая своего присутствия в квартире, подошел и взглянул в глазок. А взглянув, слегка обмер. На одну секунду в голове промелькнула мысль: не сделать ли вид, что в квартире никого нет? Потом он понял, что Трегубец слышал, как он двигался по коридору. Для приличия спросив «Кто?», он звонко щелкнул крышкой дверного глазка и принялся отпирать дверь.

— Ба! Василий Семенович! — Сорин фальшиво улыбнулся. — Что же вы без звонка?

— Да уж так вышло, Андрей Максимович, не обессудьте. Мимо проезжал.

— Заходите, заходите. Жалко, Лены дома нет: она бы нам что-нибудь поесть сообразила.

— Да ничего, мы с вами по-холостяцки, на кухне кофейку попьем, — сказал Трегубец, но почему-то отправился не на кухню, а в глубину квартиры. Он заглянул в одну комнату, потом в другую, внимательно оглядывая обстановку, но не нашел ничего, достойного внимания, и повернулся к Андрею. — Ну, так что ж, Андрей Максимович, где потчевать будете?

— Вы же сами сказали: на кухне, — ответил Сорин и повел рукой в нужном направлении.

— Ну, на кухне так на кухне, — добродушно согласился Трегубец.

«Не увидел», — радостно подумал Сорин, вспоминая о том, как задвигал за кресло пластиковый кейс с картинами и укрывал его газетами. Он усадил Трегубца на стул возле окна и засуетился у плиты.

«Однако мальчик что-то нервничает, — подумал Василий Семенович. — С чего бы это ему? Все мне вроде доложил. Ну, не ждал, ну, волнуется. Или, может быть, что-то скрывает? Может быть, почему-то я не должен находиться в данной квартире в данный момент? Может быть, кто-то должен прийти? А ведь это интересно! Он мне говорил, что оставил картины в Лондоне. Ну, хорошо, допустим. А связь? Ведь теперь из страны выехать он не может, значит, должна быть у него какая-то связь, с кем-то там он все-таки общался помимо этого Кошенова! Или не успел?»