Его тоже вытащили прямо из постели, и потому он щеголял в розовых подштанниках, хотя это, конечно же, совершенно не могло смутить человека его склада. Глава клана Маккейли обливался потом лишь от сознания того, что оказался в амбаре без оружия, в то время как Ангел стоял перед закрытой дверью, скрестив на груди руки, всем своим видом выражая полнейшее безразличие к тому, что, возможно, произойдет; «кольт» же Ангела, выставленный на всеобщее обозрение, говорил сам за себя.

Единственными отсутствовавшими представителями семей Маккейли и Кэтлинов были Бак и Ричард, кутившие в компании отчаянных парней, с которыми Ангел не хотел пока связываться. Фрейзер, глядя на вошедших, глуповато посмеивался, но именно он первым из мужчин обрел дар речи.

— Я помог вам, Касси. Теперь все станет куда интереснее, поскольку сейчас вы сами к нам пришли.

Шуточки Фрейзера всегда выводили ее из себя. Разозлилась она и на этот раз.

— У меня нет настроения развлекать вас, Фрейзер.

— Думаю, вы просто ничего не можете с этим поделать? Она не удостоила его ответом. Это сделал за нее Маккейли-старший.

— Заткнись, Фрейзер, — велел сыну отец. Затем обратился к Касси со всей воинственностью, на которую был способен:

— Что вы задумали на этот раз, девушка?

Катарина, заканчивая возиться с веревками Моргана, сурово взглянула на него и сказала:

— Следите за своим тоном, когда обращаетесь к моей дочери, мистер.

— Ваша дочь? Ладно, это ничего не меняет. Вы несколько опоздали, леди, надо было раньше присматривать за своей дочкой. Вам, черт возьми, давно бы следовало…

Маккейли-старшему не удалось договорить.

— Следите за своими выражениями, когда разговариваете с моей женой и моей дочерью, — сказал Чарльз. Он подошел к Маккейли-старшему и влепил ему увесистую затрещину.

Гигант отшатнулся и тряхнул головой. Затем взглянул на отца Касси с выражением удивления и укоризны на лице:

— За что, Чарльз? А я-то думал, мы с тобой друзья.

— После того, что ты сделал с моей дочерью? Считай, что тебе очень повезет, если я не разорву тебя на куски.

— А что мне оставалось делать, если она задумала такое?..

Услышав эти слова, Фрейзер повалился на охапку сена и зашелся в беззвучном смехе. Касси, возмущенная его весельем, хотела что-то сказать, но передумала. Она надеялась, что ей удастся поговорить с отцом до объяснения с Маккейли-старшим. Но теперь, раз уж разговора не получилось, надо было срочно предотвратить драку между отцом и Маккейли-старшим.

— Папа…

Он не услышал слов дочери, потому что как раз в этот момент говорил:

— Что она задумывала, не имеет никакого значения, Маккейли, и ты прекрасно понимаешь это.

Маккейли-старший поднял руку, когда Чарльз сделал еще шаг в его сторону:

— Погоди, погоди, Чарльз. Я ведь не хочу обижать тебя.

Касси показалась странной, необычная сдержанность Маккейли-старшего. И столь же странной казалась горячность отца; он даже не пытался скрыть свой гнев. Чарльз снова занес кулак, Маккейли-старший приготовился уклониться от удара, а Ангел выстрелил в потолок над их головами.

Облако пыли и щепок окутало обоих мужчин, повернувшихся, как и все остальные, ко входу в амбар. В этот момент Ангел с невозмутимым видом опускал револьвер в кобуру.

— Я искренне жалею о том, что испортил вам удовольствие, — проговорил он, — но, если кто-нибудь из вас захочет решить дело силой, я намерен воспрепятствовать этому.

Взглянув в глаза Чарльзу, он добавил:

— Если бы то, что сделал Маккейли, заслуживало наказания, то я бы уже пристрелил его, так что пусть он говорит, мистер Стюарт. А Касси сейчас находится под моим покровительством, а не под вашим, и она желает сказать всего несколько слов этим людям.

Чарльз опустил руку и нехотя кивнул. Однако бросил на Маккейли-старшего взгляд, ясно говорящий: «Мы с тобой еще поквитаемся». Тем временем Катарина приблизилась к Касси.

— Кажется, вы с этим молодым человеком не обо всем мне рассказали до того, как пригласили составить вам компанию, — сказала она. — Ты не хочешь сообщить мне, чем так разгневан твой отец и почему этот… наемник считает, что именно он отвечает за тебя?

— Он мой муж, — прошептала Касси.

— Кто? — ужаснулась Катарина.

— Пожалуйста, мама, сейчас не время для объяснений.

— Да нет уж, самое время!

— Мама, ну пожалуйста!

Катарина могла бы еще многое сказать, но выражение лица дочери остановило ее. На лице ее была не мольба, что, с точки зрения матери, было бы вполне естественно, но упрямая решимость, с которой Катарина прежде не сталкивалась. Касси не желала сейчас говорить на эту тему, и мать не смогла бы ее переубедить.

Впрочем, Катарина не собиралась потакать такому поведению дочери, но решила на время оставить этот разговор.

— Ну ладно, но, когда здесь все закончится, мы все обсудим.

— Конечно, — заверила ее Касси. Повернувшись к Маккейли-старшему и Дороти, она глубоко вздохнула и заговорила:

— Еще не так давно я хотела извиниться перед вами, а теперь уже не собираюсь делать этого. Но знайте: мои намерения были самыми добрыми. Я считала, что брак между двумя членами ваших семей положит конец многолетней вражде. Так и случилось бы, но вы не захотели этого, разве не так? Нелепость ситуации заключается в том, что вы воспитали своих детей для ненависти, а они понятия не имеют, зачем им ненавидеть друг друга. Почему же вы им это не объяснили?

Маккейли-старший густо покраснел. Дороти отвернулась, явно демонстрируя нежелание говорить как о причинах старой вражды, так и на любую другую тему.

Касси вздохнула:

— Вот и сейчас вы проявляете высшую степень упрямства, но разве вы не видите, что такое упрямство вредит даже вашим детям — по крайней мере Дженни и Клейтону? Если бы вы оставили их в покое, то у них мог бы сложиться счастливый брак. Разве вы не видите, что они оба несчастны?

— Мой мальчик не несчастен, — выпалил Маккейли-старший. — И у меня нет никакого желания выслушивать ваши упреки, девушка, так что велите этому вашему мужу открыть дверь.

— Разговор еще не закончен, мистер Маккейли. Вы силой заставили меня выйти замуж. Я силой заставлю вас выслушать меня.

Маккейли-старший повернулся к ней спиной. Касси в досаде стиснула зубы. Но она знала, с кем имеет дело. Ей еще не приходилось встречать столь упрямого человека, столь нетерпимого к чужому мнению, столь самоуверенного. Но пока она соображала, какими доводами можно пробить броню его упрямства, вдруг заговорила Дороги Кэтлин, и в ее голосе звучало искреннее удивление:

— Маккейли, прекрати. Ты снова за свое? Хочешь повторить ту же идиотскую ошибку?