В то время в храме служил старый жрец Адамахт. Его сын Лаокоон сейчас сменил отца, тот двадцать лет, как умер... Я хорошо помню этого мрачного и жуткого старика. Его синие длинные одежды, бороду ниже пояса, к концу которой был привешен змеиный череп с раскрытой пастью... Я боялся его, но когда мама сказала, что пойдет в верхний город, в храм Астарты, я запросился с нею. Мне казалось, что Адамахт может ей как-то навредить. Мы пошли туда вдвоем. Мать рассказала старому жрецу свой сон – и услышала ужасное истолкование. Как сейчас вижу жуткую статую богини, кровь жертвенной овцы, и руки старика, все в этой крови... Он долго бормотал какие-то заклинания, потом произнес... Слово в слово помню: «Царица, ты родишь сына, и этот сын силой, доблестью, красотою и славой превзойдет всех сыновей Приама. Но он принесет Трое неисчислимые бедствия, погубит тысячи троянцев, прольет кровь родного брата и станет причиной гибели своего отца!» Выслушав это страшное пророчество, царица едва не лишилась чувств. Потом овладела собой и потребовала, чтобы жрец еще раз вопросил богиню и уточнил предсказание. Адамахт отказался. «Астарта вещает один раз!» – изрек он и потом, глядя матери в глаза, сказал жутким голосом: «Если не хочешь, чтобы все это исполнилось, ты должна убить своего сына, царица! И чем скорее ты сделаешь это, тем лучше». «Будь ты проклят за такие слова!» – закричала мать и, схватив меня за руку, кинулась вон из храма.

С того дня ее словно околдовали... Она ходила сумрачная и печальная, вся погруженная в свои мысли. Ни отец, ни наши родственники, ни лекари, которых царь призывал к ней, ничего не могли понять. Только я знал правду, но Гекуба взяла с меня слово, что я никому ничего не скажу.

И вот у нее родился сын – третий сын Приама и Гекубы. К тому времени у них с отцов было трое детей. Первой родилась царевна Кассандра, потом, год спустя – я, через два года – Лисипп, который погиб в самом начале войны, и, наконец, появился третий троянский царевич. Ликованию отца, его родни и всех придворных не было предела. Даже царица оживилась, увидав, какого прекрасного младенца она родила. Вдруг, на седьмой день после рождения мальчика, во дворец явился Адамахт и потребовал, чтобы его принял царь Приам. Отец, как и все троянцы, не любит жрецов Астарты, но опасается их. Он не решился прогневить страшную богиню. Адамахт повторил ему слово в слово свое пророчество и потребовал, чтобы царь сам принес в жертву Астарте своего новорожденного сына, иначе Троя погибнет! Приам пришел в ужас. Он еще больше, чем царица Гекуба, был склонен верить в мрачные предзнаменования богини подземных духов, и боялся, что, отказавшись исполнить повеление жреца, и в самом деле погубит свой город и свой народ.

Долгие дни они вместе с царицей думали и решались. Сначала мать и слышать не хотела о том, чтобы принести ребенка в жертву. Отец тоже не мог принять решения и колебался. Но и ему стали сниться мучительные сны, и жрецы Аполлона в один голос толковали их как пророчество будущих бедствий для всей Трои. И тогда Приам решился. «Я – царь, – сказал он своей жене, – и я не могу, как бы ни был мне дорог сын, погубить ради него весь мой народ...» Гекуба еще сопротивлялась, но, в конце концов, поняла, что если не уступит, отец принудит ее силой. Тогда она сказала: «Раз моему несчастному сыночку суждено умереть, то он, во всяком случае, не будет отдан в жертву этой кровожадной богине темных сил! Я сама, своими руками, убью его!»

Моему маленькому брату тогда сравнялось три месяца. И вот однажды – это было ночью, перед рассветом, когда я без сна лежал в своей постели – я услышал, как по коридору дворца кто-то идет и тихо-тихо плачет. Я быстро надел свой хитончик и, выглянув в коридор, увидал мою мать. Она несла люльку с младенцем, крепко прижимая ее к груди. Я понял: сейчас произойдет что-то ужасное. Босиком, ступая как можно тише, я последовал за царицей. Она вышла из дворца, добралась до западной стены города, где в то время калитка запиралась лишь засовом изнутри и почти не охранялась. Через эту калитку мы вышли на равнину. Мать шла очень быстро, и я, хоть и был развит не по своим летам, поспевал за нею не без труда. Она шла, как зачарованная, ничего не замечая, и ей даже в голову не приходило, что за нею иду я... Мы шли все дальше от города, вошли в лес, стали подниматься в гору…

Рассвело. Младенец в люльке проснулся и заплакал, и мать, присев на камень, стала кормить его грудью, целуя и лаская. Она просила у него прощения и говорила с ним так нежно и так ласково, что я чуть было не заревел. Я прятался за кустом, смотрел на царицу и думал, что она, наверное, не сделает этого, не сможет. Но вот она встала, вновь взяла люльку и пошла дальше. И я понял, куда она идет. По склону горы, чуть дальше того места, течет река, а за рекой, шагах в ста, горный склон разрывает ущелье. Глубочайшая трещина появилась, говорят, тысячу лет назад, во время землетрясения. Если смотреть вниз, в эту трещину, то дна не видно, тьма сгущается, и нагромождения каменных глыб постепенно теряются в ней. «О, только не туда! – думал я. – Оттуда никто не спасется!»

Гекуба вброд перешла реку, я, скользя и падая на мокрых камнях, последовал за нею. Даже тогда она ничего не услышала, хотя один раз, разбив о камень коленку, я вскрикнул довольно громко.

И вот царица подошла к пропасти. Она остановилась, посмотрела на небо, уже озаренное лучами восходящего солнца, наклонилась и поцеловала ребенка. Ветер поднялся такой сильный, он будто бы рвал люльку из ее рук, чтобы скорее скинуть в пропасть.

Я не выдержал, закричал: «Мама, мама, не надо!» и кинулся к ней, плача и вытягивая вперед руки, чтобы вцепиться в платье царицы и удержать, остановить ее. Мать обернулась, дико вскрикнула: «Гектор!» Но, должно быть, мое появление еще больше подтолкнуло ее к исполнению страшного долга – она испугалась, что я и в самом деле ей помешаю. С выражением ужасной решимости она обратилась к пропасти, вытянула руки с люлькой... И тут ее поразил обморок: при всей своей силе, Гекуба все-таки женщина. Она рухнула без чувств на самом краю расщелины, и люлька упала рядом, да так, что один ее конец повис над пустотой!

Этого мгновения я никогда не забуду! От ужаса я позабыл имена богов, а мне хотелось их всех попросить, чтобы они вмешались и спасли моего крохотного брата. И еще я испугался, подумав вдруг, что моя мама умерла!

Потом я подбежал, наклонился к ней и увидел, что она вот-вот придет в себя – ее губы и веки дрожали, она дышала все глубже. Я понял, что у меня совсем немного времени, чтобы попытаться что-то сделать самому. Подумал было, что надо спрятать люльку в кустах, но ребенок опять мог заплакать... И вдруг издали до меня донесся шум воды. Река! Я схватил люльку – она была тяжелая, обычный пятилетний ребенок не поднял бы ее – добежал до реки, вошел по колена в воду и опустил свою ношу в струи потока. Течение в том месте сильное, но порогов нет – они дальше, вниз по течению, да и не очень страшные, лодки их проходят легко… Люльку с моим маленьким братом подхватило, закружило, потом она попала в мощную струю потока и понеслась прочь, а я упал на колени и стал просить духа реки и всех водных нимф и богов, чтобы ребенок, которому так и не успели дать имени, не погиб, чтобы его кто-нибудь спас...