Уже в метро Том шептал мне всякие шалости:

– Я хочу тебя.

– Том, мы в метро, если ты заметил. Не знаю, как у вас в Англии, а у нас не принято заниматься этим в метро, – иронизировала я.

– У нас тоже не принято, но это не запрещает мне просто хотеть, – с улыбкой чеширского кота издевался он. Страуд был просто невыносим, хотя, не буду лукавить, мне были приятны его грязные намеки, он не давал мне скучать и думать о том, о чем думать я себе давно запретила.

На красной площади мы стояли вместе на нулевом километре. Я ему объясняла, что это такое, а он объяснял, что все начинается в Гринвиче, и я его просто обманываю. Он нежно обнимал меня за плечи и целовал в кромку волос за ухом, делая одновременно щекотно и приятно. Я же попутно загадывала новое желание, которой гласило: «Получай удовольствие от того, что само идет к тебе в руки. И не кисни».

Том тоже что-то загадал. Надеюсь, ни секс в мавзолее. Как-то неудобно перед столетним дедушкой будет, если придется выполнять задуманное…

Смена караула в Александровском парке и вымуштрованные солдатики привели Тома в неописуемый восторг:

– Я думал, только у нас такие бедолаги есть… – задумчиво произнес он. – Хорошо, что у ваших хоть шапок этих лохматых нет.

Я вспомнила их стражу возле дворца в меховых шапках, и начала давиться от смеха. Чтобы не привлекать внимание прохожих я утащила Тома на лавочку.

– Мне нравится твой город. И ты мне нравишься, – довольный собой улыбался он.

– Ты мне тоже нравишься, – я потянулась к нему и поцеловала в щеку. – А я опять хочу в Париж.

– Ты там была? – заинтересовался Том.

– Нет. Просто уже хотела…

Том рассмеялся и прижал меня к себе.

– Я говорил, что ты чудо? – промурлыкал он.

– Да.

– Тогда, еще раз скажу. Ты чудо… – он схватил меня за руку, и мы побежали по парку. А потом мы просто целовались возле старинного грота, а китайские туристы снимали нас на свои фотоаппараты с большими объективами. И я начинала забывать обо всем, что так тревожило меня.

Третьяковская галерея произвела на Тома просто неизгладимое впечатление. На самом деле, оказалось, что Том очень неплохо разбирается в живописи, и некоторых художников он мог узнать по их работам. Странно, откуда он это знал? Может, они с Джонатаном начитались литературы об искусстве, а может быть у него было что-то с девушкой, которая в этом неплохо разбиралась, а может?…

– О чем задумалась? – наклонившись и почти касаясь моего уха, спросил Том.

– Думаю, о том, как люди раньше жили, как тонко чувствовали…

Том хихикнул в ответ.

– Ты совсем не можешь скрывать свои мысли. Тебя что-то беспокоит, – прошептал он.

– Да, ничего меня не беспокоит. Я счастлива, – я развернулась к нему и чмокнула его в губы.

– Я тоже хочу тебя, – пробубнил он мне это прямо в рот.

– Ты несносный мальчишка, – выдохнула я.

– Какой-какой? Ненасытный? Да. Это про меня… – похвалялся он, наглаживая себе грудь, а я тянула его в следующий зал.

В парк Горького мы добрались уже к вечеру, се светилось разноцветными огнями и аттракционы звали пересилить свои страхи. Том дернул меня за руку и потащил на «Американские горки». У них они назывались почему-то «Русскими». Я сопротивлялась, как могла, но он настойчивый парень…

«Может быть», – думала я. – «Этой настойчивости хватит, чтобы…»

Остальное додумать он мне не дал, купив билет и посадив на самое первое место, где первые секунд тридцать я просто визжала, как сирена скорой помощи. Потом, когда мне становилось совсем страшно и горки переворачивали нас вверх головой, я просто впивалась ногтями в руку Тома, который старательно кричал за меня.

Домой мы вернулись в полночь. Уставшие и довольные. И мне, думалось, что это и есть оно самое – счастье… Без всех заморочек и невозможностей.

***

Утром разбудил долгий звонок в дверь. Злыдня Петровна стучала кулаком в стену, давая понять, что к ней в такую рань, точно никто не может ломиться. Я встала и, нырнув в футболку Тома, пошлепала в прихожую, открывать нежданному гостю. Рыжинки светились в моих глазах, когда я взглянула в зеркало, и я улыбнулась им и своему хорошему настроению, приглаживая волосы.

Звонивший не унимался, словно, звал на тушение пожара. Но, когда я открыла дверь, пытаясь накричать на того, кто за ней стоял, смогла только раскрыть рот.

– На твоем лице картина «не ждали», – выпалил высокий мужской голос. А сам мужчина оглядел меня с ног до головы.

– Кхм… – прочистила горло я. – Глеб? Что ты тут делаешь?

Он решительной походкой, отстранив меня от двери, прошел в прихожую и огляделся. Его кудри скрывала бейсболка, а походная жилетка с множеством карманов делал его еще ниже, полнее и смешнее, особенно в сложившихся обстоятельствах.

«Может быть, именно так выглядел Вассерман в свои былые годы», – усмехнулась молча я.

– Да… Шикарно живешь…

Его слова заставили меня нахмуриться. Кто он такой?…

– Живу, как могу, – язвительно заметила я.

– Прости, не хотел обидеть, – он потрепал меня по плечу. – Что ты стоишь? Давай одевайся, я же обещал тебя вывезти на «покатушки».

Глеб?! Покатушки?! Какие, нафиг, покатушки?

– Что происходит? – из комнаты вывалился Том. Босиком и в одних джинсах. Его разительная привлекательность по отношению к Глебу, моментально бросалась в глаза, заставляя гордиться выбором, хотя тут же я почувствовала себя дурно от таких мыслей, словно выбирала скакуна, в каком-нибудь рыцарском романе.

И все же, они были как две противоположности разных миров. Высокий Том и среднего роста Глеб, который был сантиметров на десять ниже. Аристократический профиль Страуда и его модная стрижка никак не вязался с обыденностью пухлых щек Глеба, его вздернутым носом и вихрами кудрей, спрятанных под бейсболку. Глаза Тома сузились, а его челюсть пришла в движение, заставляя двигаться мышцы на скулах.

Глеб выпятил вперед грудь и вздернул подбородок.

Мне стало смешно. Реально просто смешно и все. Только недавно я думала о том, что мне никто не нужен, что хочу спокойной размеренной жизни: дом-работа-дом. А тут на тебе и петушиные бои и красавцы.

– Так, ребята, – заговорила я по-русски, нарушая неловкое молчание. – Все хорошо.

– Все окей, – это для Тома, который оценив обстановку, заулыбался мне в ответ. Его взгляд стал теплее, хотя о Глебе того же я сказать не могла, его кулаки все еще были сжаты.

– Прости, – наконец, сказал Глеб. – Я думал, что ты живешь одна. Ошибся.

Я пожала плечами, неуверенно подтверждая его догадки.