«Я думаю не о том».

Верины мысли метались и путались, хотя, может быть, ей вообще не стоило волноваться. Когда сыну сорок лет и он живет за океаном, его решение расстаться с женой не должно касаться матери слишком непосредственно. Но когда сыну сорок лет и он живет за океаном…

Сердце, о котором она почти уже не думала, заныло тягуче и остро.

– Вера…

Маринин голос дрогнул, и сердце у Веры дрогнуло тоже.

– Видишь ли, я не стала говорить Киру… Ему будет больно.

– Мне можешь сказать.

«Может быть, мне будет больно, может быть, нет. То и другое не имеет значения».

– Со временем я, конечно, скажу и ему. Дело в том, что я жду ребенка.

Боль в сердце прекратилась мгновенно. Оно замерло и ухнуло в пустоту.

– Как?.. – с трудом произнесла Вера.

– Ребенок не от Кира, – поспешно сказала Марина. – Не знаю, легче ему будет от этого или тяжелее, но вот так.

Как будет Кириллу, Вера не знала, но сама почувствовала такое облегчение, что чуть не заплакала. Как все-таки относительно счастье! Одно и то же событие с одинаковой вероятностью может обернуться и радостью, и горем.

– Я думала, ты не хочешь детей.

Вера с удивлением услышала, что голос звучит спокойно. Хотя стоит ли удивляться? По сравнению с тем, что могло быть, Маринино известие в самом деле обрадовало ее.

– Я хотела, конечно, я думала, что у меня непременно будут дети, – сказала Марина по-русски. – Но это были абстрактные мысли.

Ей следовало поблагодарить своих предков не только за безупречную красоту, но и за то, что в четвертом американском поколении они считали нужным учить детей русскому языку. Хотя не очень понятно, зачем ей эти живые словечки вроде «непременно». Разве что со свекровью беседовать, да и то теперь ни к чему.

– А теперь? – спросила Вера.

– Теперь я этого в самом деле хочу, – снова перейдя на английский, ответила Марина.

«Природа теперь этого хочет. Все твои сорок лет вопиют: сейчас или никогда».

Правда, это глубокомысленное соображение никак не объясняло, почему природа не пожелала, чтобы Маринин ребенок родился от мужчины, с которым прожито пятнадцать лет, но это уж, вероятно, относится к тайнам такой глубины, на которой вообще мало что различает человеческий разум.

– А где Кирилл? – спросила Вера.

– Уехал в Москву. Мы поговорили сегодня утром, и он уехал.

Боль, резкая и ноющая, возникла в сердце снова. Уехал!.. Почему Вера решила, что сын отнесся к этому так же философски, как она? Что он думал, что чувствовал, пока добирался от Плеса до Москвы, что думает и чувствует сейчас, один, что хотя бы делает?

Наверное, Марина заметила безотчетный жест, которым Вера потянулась к сумке.

– Кир выключил телефон, – сказала она. – Я пыталась ему звонить, он вне доступа. Но он уже в Москве, в доме. У меня пока еще есть функция поиска его айфона.

Впервые Вера почувствовала, что ее охватывает гнев. Конечно, она не жила с Мариной бок о бок, но все-таки за пятнадцать лет успела понять, что невестка умна и действительно эмоциональна, даже сентиментальна, что чувства человеческие для нее важны, может быть, просто потому, что они вообще важны для американцев… И как же самое простое, первое чувство не будит в ней сейчас тревогу, как же она могла спокойно провести день, рисуя эти изобильные корзины, эту серебряную реку? Картина на Маринином мольберте впервые показалась ей отталкивающей.

Какая же это странная вещь, любовь, какие пугающие личины она способна принимать!.. Или это всегда так было с любовью и просто забылось за давностью лет?

– У Кира важная встреча в понедельник. – Марина произнесла это отчасти успокаивающим, отчасти виноватым тоном. Наверное, потому что гнев все-таки мелькнул в Вериных глазах, хотя бы на мгновение только. – Это связано с тем предложением, которое ему сделали о работе в Москве. Он подписывает контракт и, думаю, хочет сосредоточиться, поэтому уехал из Плеса пораньше. Его не вдохновляют красоты природы, ты же знаешь.

– Да, – машинально согласилась Вера. – Наверное, так. – И спросила: – Чем он поехал, не знаешь?

– Вызвал такси.

– Я тоже вызову.

– Тебе не нужно это делать, Вера. Кир уже заказал для нас с тобой такси на завтра.

– Я поеду сегодня. Мне неспокойно от того, что он один после… твоего известия.

– Я понимаю тебя, – тихо сказала Марина. – Не думай, что мне легко далось мое решение. Но я в самом деле полюбила другого человека, я жду от него ребенка. И как бы я стала лгать? Не думаю, что Кир этого хотел бы.

Не только любовь, но и честность оборачивается чем-то противоположным счастью – прямо в руках одно за другим рассыпается все, что казалось в жизни главным. А почему? Никто не объяснит.

Вера вошла в дом так поздно, что была уверена, Кирилл спит, и хотела только заглянуть к нему, чтобы в этом убедиться.

Но окна его комнаты были темны, а свет горел в садовой беседке, и силуэт сына в ней показался Вере светлым тоже, хотя это противоречило законам оптики.

– Мама? – Она подошла, и Кирилл посмотрел удивленно. – Что-то случилось?

– Не знаю, – сказала она. – Ты ничего мне не сказал, и я не знаю, как ты относишься… к происшедшему.

– И потому ты срочно приехала. – Он улыбнулся. – Я никогда к этому не привыкну все-таки.

– К чему?

– Что твое внимание ко мне не становится меньше.

Она не назвала бы это вниманием, но пусть.

– Не думаю, что надо называть это происшедшим, – сказал он. – Исчерпались отношения. Это не событие, а процесс.

Его голос звучал ровно, но Веру трудно было обмануть, и уж точно не ему было это делать.

– Не делай вид, что тебе это безразлично, – сказала она.

– Мне это не безразлично. Но я стараюсь к этому привыкнуть. Пока не получается.

– Мне казалось…

Вера замолчала.

– Что мы и так отдалены друг от друга, и поэтому расставание закрепится незаметно? – усмехнулся он.

– В общем, да.

– Я тоже так думал. – Кирка смотрел тем взглядом, который был у него с рождения. Из-за этого взгляда ей с самого же его рождения и казалось, что думает он всегда. Даже во сне, когда взгляда не видно, его лицо выглядело сосредоточенным. – Но оказалось, что это не так. Почему – пока не понимаю.

Это Вера как раз понимала прекрасно. Потому что когда оказывается, что пятнадцать лет твоей жизни не будут иметь продолжения, даже просто логического продолжения, не говоря о продолжении чувств, которыми были насыщены эти огромные годы, то в жизни твоей образуется провал, и непонятно, чем его заполнить, и можно ли заполнить вообще.