— Я хочу остаться с тобой этой ночью.

По лицу Бансабиры мало что можно было прочесть: она все еще выглядела растерянной, чуточку злой и недоверчивой к происходящему, и где-то в глубине глаз — удивленной, оглушенной до глубины души его признанием и требованием.

Он заслужил право увидеть эти глаза в известных обстоятельствах, которые представлял себе сотни раз в самых красочных деталях.

Кажется, не шутит, поняла Бану и опустила взгляд.

— Сейчас еще утро.

Маатхас, умиляясь смущению, усмехнулся:

— Я потерплю.

— Я предупрежу Гистаспа — он организует стражу, чтобы караульных меж спальнями не было, и чтобы потом никто ничего не спрашивал.

— Ты так веришь ему, — протянул Маатхас.

Об их разговоре с альбиносом в столице и о том, что, видимо, генерал нарочно расселил гостя в ближайшем к танской спальне гостевом покое Сагромах упоминать не стал. Похоже, Гистасп в самом деле вбил себе в голову, что является другом Бану и на правах такового обязан заботиться о ней.

Бансабира в ответ махнула рукой — говорить об этом сейчас не было никакого желания.

Маатхас кивнул:

— Хорошо, займусь организацией свадьбы, чтобы, когда ты уладишь вопрос с Дайхаттом, мы могли пожениться, не затягивая. А ты сделай так, чтобы завтра мы проснулись вместе, и никто из обитателей чертога не вынес на языках. Впрочем, — Маатхас вздернул голову, — если до этого дойдет, я спрошу с любого болтуна.

Бану улыбнулась, и в душе Маатхаса потеплело: он так любил, когда она улыбалась ему.

* * *

— Звали, тану? — Гистасп почтительно поклонился.

Солнце преодолело точку зенита и теперь медленно карабкалось к роковой черте на западе, за которой ему предстояло исчезнуть.

Они встретились у парапета лоджии, выходившей в сторону тренировочного поля, где в это время Шухран упражнялся с Иттаей. Бансабира была одета во все то же простое зеленое платье, примет, оставшихся с волнительного утра, не осталось. Тану Яввуз скосила высокомерный взгляд на генерала, высветила едва ли не насквозь, ощупала каждую мышцу и кость.

— Как твое самочувствие?

— Намного лучше, — и будто в доказательство Гистасп развел руки в стороны. — Первый день без костыля.

— Не вовремя ты это, конечно, — пробурчала Бану.

— Если есть дело, я слушаю, — с готовностью подобрался альбинос, насколько позволяла зарастающая рана в ноге.

— Поправляйся — вот твое главное дело, — недовольно буркнула танша и облокотилась на парапет обоими предплечьями. — Ты учил её, — подбородком указала на Иттаю, которой что-то настойчиво объяснял Шухран. — Сейчас со стороны, должно быть, виднее, чего ей не хватает.

Шухран и Иттая снова заняли стойки и сошлись в короткой схватке. Гистасп, подойдя к стене вплотную, молча понаблюдал какое-то время.

— Напряженных условий.

Бансабира заинтересованно оглянулась из своей позы на генерала, вздернув брови. Гистасп посмотрел в ответ и неожиданно закрыл лицо ладонью:

— Жутко непривычно видеть вас такой. Ножом по сердцу, ей-богу. Одевайтесь как генерал — вам больше к лицу.

Бансабира распрямилась и снова глянула на Гистаспа со всей возможной надменностью. Тот в усмешке опустил уголки губ. Бану вздохнула и вернулась в прежнее положение.

— Подумаю на будущее, — уклончиво отозвалась танша. — Мы говорили об Иттае.

Гистасп кивнул и пустился в объяснения:

— Когда я занимался обучением танин, она была совсем неопытна в том, чтобы полагаться на выгоды погоды. И, скажем прямо, по-прежнему не преуспела в этом, хотя и побывала в числе разведки в Алом танааре. Вы же сами видите. Ей слепит глаза, и она допускает множество ошибок, попросту зная, что все обойдется. Если бы она росла в условиях военной академии или, тем паче, в тех, что взрастили Мать лагерей, танин усвоила бы этот урок стократ быстрее. Как и многие другие. Но её жизнь не похожа на вашу, и, честно сказать, порой от этого с ней намного легче.

— Потому что ты уверен, что в случае чего, сможешь уложить её на лопатки? — усмехнулась Бансабира.

— Потому что её образ мысли проще. Честно сказать, я не завидую всем тем, кто в нынешние времена засылает к вам сватов, тану. Вы ведь не просто унаследовали армию — вы знаете, что с ней делать, так что на месте любого из танов, я бы предлагал руку и сердце одной из ваших кузин. Хотя бы той же Иттае.

Бансабира посмотрела на Гистаспа — теперь заинтересованно.

— Она нравится тебе? — чуточку улыбнулась. Гистасп как от испуга побледнел — видно было даже на его бледной физиономии.

— Тану! — возмутился он, насколько умел.

— Да ладно тебе, Гистасп, — танша распрямилась и обернулась, оперевшись на парапет локтями.

Мужчина растерянно моргал.

— Если я скажу «да», то, вероятнее всего, лишусь генеральского поста — в лучшем случае. Скажу «нет» — лишусь головы. Знаете, вы если что-то решили на мой счет, вы сразу скажите. Я разгадал немало ваших загадок, но с этой, боюсь, не справлюсь.

— Справишься.

— Танин Иттая — ваша двоюродная сестра, — звучало так, будто это Гистасп напомнил самому себе.

— И именно ей, Гистасп, ты однажды сможешь сказать «ты».

— Что? — генерал окончательно перестал что-либо понимать.

— В смысле «что»? — переспросила в ответ Бану, но по лицу генерала поняла, что тоже что-то упускает из виду. — Тогда в шатре ты сказал, что есть некая тайна, которая касается моей семьи, и ты никак не наберешься мужества рассказать. Я думала, ты узнал, что Иттая влюблена в тебя по уши.

Гистасп — небывалое дело — в действительности покраснел.

— Ну да, но я не представлял, что это дойдет до вас. И уж тем более, что у меня будет повод обращаться к танин на «ты» — уверяю, тану, между нами не было ничего…

— Да знаю я, — нетерпеливо махнула рукой. — Иттая хочет, чтобы ты стал её мужем.

Бану едва не захохотала, увидев, как передернуло Гистаспа. Воистину, Бану была наслышана, что, пусть нечасто, Гистасп не отказывает себе в посещении борделей. Он не то, чтобы был охоч до женщин, но наверняка знал, что с ними делать. Серт даже как-то говорил, что альбинос имел весьма длительную связь с одной красоткой в годы, когда обучал Руссу. Поэтому представить, чтобы его, самого генерала Гистаспа, могла выбить из седла тема женщин, было для Бану попросту диким.

Гистасп, между тем, открыл рот, не в силах издать даже выдох. Взмахнул рукой, повел в воздухе, явно пытаясь изобразить то, чему не нашел слов, но в конце концов, смог изречь только:

— Тану!

Отсмеявшись, Бану снова повернулась лицом к упражняющимся Шухрану и Иттае и теперь стояла ровно.