Дом на колесах был хорошо им знаком. Собачьего зрения, — которое, правда, не считалось самой сильной стороной этих животных, — им было бы вполне достаточно, чтобы узнать хозяина за лобовым стеклом, зато обоняние, в тысячу раз более острое, чем у обычного человеческого существа, наверняка донесло до них его запах и сквозь завесу дождя, и даже сквозь стекло и металл кабины. И все же они еще на посту и потому не виляют хвостами и не выражают своей радости никаким иным способом.

Четвертый доберман все еще скрывался в засаде, но три собаки понемногу приближались к нему сквозь дождь и туман, приподняв точеные головы и развернув вперед остроконечные уши.

Их дисциплинированное молчание и пренебрежение к ненастной погоде напомнило Вехсу оленей-вапити, которых он встретил сегодняшней ночью в роще мамонтовых деревьев. Основная разница между этими видами животных заключалась, конечно же, в том, что псы, столкнувшись с кем-либо, кроме своего любимого хозяина, отреагируют на вторжение не с робостью пугливых копытных, а с первобытной яростью хищников, разрывающих горло своей жертве.

Кот ни за что не поверила бы, скажи ей кто-нибудь, что в подобных обстоятельствах можно заснуть, однако она все же задремала, убаюканная плавным покачиванием фургона и монотонным шуршанием покрышек. Ей снились странные дома, в которых постоянно менялось расположение комнат, а в стенах обитало что-то хищное и голодное, разговаривавшее с ней в ночном мраке сквозь вентиляционные решетки и электрические розетки, шепотом исповедуясь в своих неутоленных желаниях и страстях.

Разбудил ее скрип тормозов. Еще не до конца очнувшись, Кот поняла, что всего несколько секунд назад фургон останавливался, а затем снова тронулся с места. Остановку она проспала, хотя ее сон и был слегка потревожен. Теперь же, несмотря на то, что ведомый убийцей фургон снова двигался, Кот схватила с пола револьвер и, поднявшись на ноги, встала возле двери, прижимаясь спиной к стене, напряженная и готовая к схватке.

Судя по наклону пола и натруженному ворчанию двигателя, фургон взбирался на холм. Вскоре он достиг вершины и покатился вниз. Через несколько минут он снова остановился, и шум мотора окончательно стих.

Единственным звуком, нарушавшим тишину, был монотонный стук дождевых капель по металлической крыше.

Кот стояла, ожидая услышать шаги.

Она знала, что полностью проснулась, но — скованная мраком и загипнотизированная шепотом дождя за стенами — продолжала чувствовать себя так, словно ее сон продолжался.

Мистер Вехс подождал еще немного, потом надел плащ и опустил в карман свой «хеклер и кох». Он также вынул ружье из шкафчика на кухне на случай, если женщине придет в голову обыскать фургон в его отсутствие. В последнюю очередь он погасил свет.

Как только он спустился из кабины на землю и встал, не обращая внимания на холод и дождь, три огромных пса тут же подскочили к нему. Все они поеживались и передергивали шкурами от радости, вызванной его возвращением, но продолжали вести себя сдержанно, не желая, чтобы хозяин подумал, будто они небрежно относятся к своим обязанностям.

Прежде чем отправиться в свою охотничью экспедицию, Вехс прошептал псам слово «Ницше», что было равнозначно команде: «Охраняй!» После этого доберманы готовы были растерзать любого, кто незваным проникнет на охраняемый участок. Отменить команду можно было словом «Сюсс», после которого доберманы становились вполне общительными и мирными собаками, если, конечно, кто-нибудь не попытается неосмотрительно угрожать их хозяину.

Прислонив ружье к стене фургона, Вехс протянул собакам обе ладони. Псы тут же сгрудились перед ним, торопясь понюхать его пальцы. Сопя, толкаясь, фыркая, они преданно лизали его руки, словно говоря, как они его любят и как они без него скучали.

Вехс присел на корточки, чтобы быть на одном уровне с доберманами, и их восторг стал еще более явным. По поджарым бокам волнами покатились судороги радости, псы запрядали ушами и чуть слышно заскулили, ревниво наседая на него все сразу, спеша удостоиться легкого поглаживания, покровительственного похлопывания или сладостного почесывания.

Доберманы жили позади гаража в просторном вольере, куда они могли входить и выходить, когда им вздумается. Вольер Вехс оборудовал электроподогревом, чтобы его собачки не мерзли и не болели.

— Здравствуй, здравствуй, Мюнстер. Здравствуй, Лейденкранц. Тильзитер, дружище, ты выглядишь точь-в-точь как заправский злобный сукин сын… Эй, Лимбургер, ты мой хороший мальчик, хороший, да?..

И каждый доберман, услышав свое имя, так радовался этому, что готов был повалиться на землю и, оскалив в собачьей улыбке страшные клыки, замахать в воздухе всеми четырьмя лапами, показывая светлое песочное брюхо, но не смел, скованный полученной командой. Вехсу всегда нравилось наблюдать эту борьбу между характером и приобретенными рефлексами, эту сладкую муку, заставляющую тела собак спазматически вздрагивать. Вот и сейчас он с удовольствием увидел, как два пса обмочились от возбуждения и разочарования.

В вольере Вехс установил также автоматические кормушки, которые в его отсутствие выдавали доберманам строго отмеренные порции пищи. Таймер системы питался от автономного аккумулятора, который продолжал отсчитывать время, даже если где-то произошло короткое замыкание. В случае, если бы подача тока прекратилась надолго, псы всегда могли прожить охотой, поскольку близлежащие луга были полны кроликов, сурков и полевых мышей, а доберманы — свирепые и безжалостные хищники. Что касалось воды, то их общее корытце заполнялось из водопровода через форсунку-капельницу, однако даже если бы водопровод почему-либо перестал действовать, псы всегда сумели бы найти дорогу к роднику, который выходил на поверхность на его участке.

Как правило, все предпринятые Вехсом экспедиции занимали три выходных дня, реже — пять, но псам он всегда оставлял десятидневный запас провизии, не считая мелкой живности, которой кишела округа. Четыре добермана составляли эффективную и надежную систему безопасности, которую не могло вывести из строя ни замыкание, ни сгоревший детектор, ни окислившийся контакт. Кроме того, с ними он был застрахован от ложных тревог.

Но зато как они любят его! Как беззаветно и верно служат своему грозному хозяину! Их просто нельзя было сравнить ни с микросхемами-чипами, ни с натянутыми проводами, ни с видеокамерами, ни с инфракрасными датчиками. Вот они почувствовали запах крови на его брюках и грубой куртке и, прижав уши, стали тыкаться носами под распахнутый плащ, выражая свои чувства громким фырканьем. Доберманы принюхивались внимательно, жадно, улавливая своим тонким обонянием не только запах пролитой крови, но и тончайший аромат ужаса, который источали жертвы в его руках — запах их боли, беспомощности и полового сношения, которое он имел с Лаурой Темплтон. Эта симфония примитивных ароматов не только возбуждала доберманов, но и поднимала в их глазах авторитет хозяина, который учил их убивать не только ради еды и самообороны, но и — не теряя при этом самообладания — ради чистой радости убийства, которую разделял с ними и их господин. Доберманы прекрасно чувствовали, что в своей изощренной свирепости Вехс не только способен сравниться с ними, но и превзойти их. Кроме того, в отличие от них он никогда не нуждался в том, чтобы его этому учили и натаскивали, — вот почему доберманам оставалось только негромко повизгивать, дрожать у его ног и следить за своим божеством полными благоговения глазами.