Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ни один мускул не дрогнул на лице Манфреда, когда он побрёл по лестнице вслед за офицерами. Иоганна и Биргит помчались за ним. Офицеры вошли в кухню, и раздался шум и грохот, а следом – сдавленный стон Хедвиг. Стоя в дверном проёме, Иоганна таращилась на осколки бесценного маминого фарфора – чашек, блюдец, чайника. Офицер, поджав губу, искоса смотрел на ошеломлённую Хедвиг.
– Какая неловкость, – пробормотал он. Ярость окутала Иоганну алым туманом. Конечно, не было никакой необходимости разбивать часы и фарфор. Он сделал это просто потому, что мог. Он этим наслаждался. Они все этим наслаждались.
Отец вошёл в кухню, сжал губы, обведя взглядом осколки.
– Мы простая, богобоязненная семья, – сказал он, и второй офицер с презрением посмотрел на него. Иоганна так и стояла в кухне, пока они шарились по всему дому. Шкаф, стоявший в гостиной, был опрокинут на пол, стеклянные дверцы разбились, безделушки и фарфоровые статуэтки разлетелись под сапогами офицеров, и они безжалостно топтали всё это. Книги летели на пол, корешки с треском разрывались, страницы разлетались во все стороны, как белые флаги капитуляции. Никто не издал ни звука; все понимали, что это бессмысленно.
– Это только вещи, – мягко прошептал Манфред, обняв жену. – Всего лишь вещи.
– Но… – Иоганна не смогла сдержаться, и это слово соскользнуло с её губ. Отец очень серьёзно посмотрел на неё. Она боялась сказать что-то, что могло бы выдать Франца, но в любом случае оставались считаные секунды до того, как его обнаружили бы. У неё вырвался стон, похожий на плач голодного младенца.
– Верь, Иоганна, – велел отец. – Верь.
Верить? Во что? Неужели офицеры вдруг ослепнут или Франц сделается невидимым? Иоганна никогда не сомневалась в чудесах, о которых рассказывала Библия, но здесь и сейчас чуда произойти не могло. Они найдут Франца. Они не могут его не найти. Она изо всех сил впилась ногтями в ладони, закрыла глаза и стала беспомощно, беззвучно молиться. Пожалуйста, пожалуйста, пусть они его не обнаружат. Пусть как-нибудь… пожалуйста…
Спустя, казалось, целую вечность офицеры вернулись. Тот, что разбил часы, холодно посмотрел на отца.
– Вы пойдёте с нами, чтобы ответить на несколько вопросов.
Хедвиг хотела что-то возразить, но Манфред взглядом заставил её молчать.
– Да, конечно.
В ошарашенной тишине они смотрели, как Манфред со спокойным достоинством пошёл одеваться. Её отец, её бедный, хрупкий отец, такой худенький в своём потёртом чёрном пальто, должен был отправиться в штаб-квартиру гестапо на Хольфгассе? На допрос?
Но значило ли это, что каким-то святым чудом они не нашли Франца? Иоганна взглянула на Биргит и мать, но они смотрели на сцену, которая перед ними разворачивалась: офицеры с опасным нетерпением ждали, как отец надевает чёрный войлочный котелок. Он повернулся к женщинам.
– Бог с вами, – сказал он и вместе с гестаповцами направился вниз. Иоганна услышала, как открылась и вновь захлопнулась дверь магазина. Они молча стояли в наступившей тишине. Наконец Хедвиг всхлипнула, и Иоганна вышла из оцепенения.
– Франц! – воскликнула она и побежала наверх. Сердце бешено колотилось, когда она нырнула в последнюю узкую комнату в дальнем конце коридора, отперла и распахнула маленькую дверь, ведущую на карниз, и пригнулась, чтобы заглянуть в тёмное пространство.
– Франц!
Его там не было.
Она стояла, шумно и тяжело дыша, и её взгляд бешено метался по комнате. Неужели он смог каким-то образом покинуть дом так, что никто не заметил? Это было немыслимо, и всё же она представила, как он на цыпочках спускается по лестнице, пробегает комнаты, не попавшись гестапо, а потом бежит прочь по улице. Представить его побег было почти так же страшно, как арест. Что, если он никогда не решится вернуться?
Тяжело сглотнув, она повернулась и вновь стала обходить комнаты, заглядывая под сундуки, под узкие кровати, будто он мог бы затаиться в таком тесном месте.
Где же он?
Вдруг она увидела, что окно, выходившее на остроконечную крышу, приоткрыто на долю дюйма. Она подбежала к нему, дёрнула вверх и тихо вскрикнула при виде Франца, висевшего на краю крыши. Его положение было крайне ненадёжным. Он цеплялся кончиками пальцев за стену дома, а мартовский ветер пронизывал его до костей. Но хотя он насквозь промёрз, вид у него был решительный.
– Они ушли? – спросил он. Иоганна кивнула и протянула руку, чтобы помочь ему перелезть через окно. Вновь оказавшись на чердаке, он рухнул на колени, и она поняла, что всё его тело свело, пока он висел там, скорчившись.
– Кто это был? – спросил он, неуверенно поднимаясь на ноги. Его лицо было серым в бледном послеполуденном свете. – Я понял, что это обыск.
– Гестаповцы. Они узнали о папиных собраниях. Во всяком случае, ни о чём другом они не сказали.
Он кивнул, и её пронзило тошнотворное воспоминание. В панике из-за Франца она почти забыла об отце.
– Франц, они его забрали! Они забрали папу! – Её голос срывался в крик, и чтобы не захлебнуться рыданиями, она зажала кулаком рот. – Они повели его на допрос.
– Что? – Глаза Франца стали огромными, как озёра, а лицо побледнело ещё больше. – Господи, бедный Манфред, – простонал он и покачал головой, а потом, не глядя в глаза Иоганне, добавил: – Я должен уйти.
– Уйти? – воскликнула Иоганна. – Но ты не можешь! Ты нам нужен. Ты мне нужен!
– Иоганна, он скажет им, что я здесь.
Она отшатнулась от него, но виной тому был не страх, а гнев.
– Никогда! Он никогда такого не скажет!
Франц обнял её за плечи и очень мягко ответил:
– Иоганна, они заставят его сказать.
На неё нахлынуло осознание, и она согнулась пополам от боли. Франц держал её в объятиях, а она содрогалась от рыданий. Её отец, её папа…
– Они не могут… – бормотала она, хотя и понимала, что слова бесполезны. – Зачем они… они ведь даже ничего не знают…
– Ты же понимаешь, это неважно. – Франц крепче прижал её к себе. – Это всё моя вина.
– Нет…
– Я не должен был здесь оставаться после аншлюса. И уж тем более – после Хрустальной ночи. Я знал, что так будет. Из-за меня вы все оказались в опасности.
Она выпрямилась и вытерла слёзы. Руки Франца разжались и бессильно повисли.
– Не