Выглядел он каким-то осоловелым, и я счел нужным предупредить:

– И не жалей специй, любезный!

Хозяин кивнул и крикнул:

– Хельга! – но тут же осекся и махнул рукой. – Сейчас принесу, сеньор.

Я повесил плащ и шляпу у растопленного камина, немного постоял у огня и сам, затем огляделся и остановил свой выбор на свободном столе у лестницы, откуда просматривалась входная дверь.

Людей в общем зале сегодня было не слишком много, а пиво и легкие закуски вместо Хельги разносила какая-то рыжая деваха, куда более стройная, но при этом обладавшая бюстом ничуть не меньших размеров. Огненные волосы были заплетены в толстую косу, бледную кожу усеивали многочисленные веснушки.

– Что будете? – поинтересовалась она с ужасным акцентом и будто нарочно склонилась над столом, позволяя заглянуть в глубокий вырез декольте. Тугая шнуровка платья грозила лопнуть в любой момент.

– Благодарю, дорогуша, – покачал я головой, поскольку не собирался перебивать аппетит пивом, сушеной рыбой и солеными крендельками.

Деваха чарующе улыбнулась и отошла, не забыв вызывающе вильнуть напоследок бедрами. Я глянул ей вслед и усмехнулся; невесть с чего возникла уверенность, что этой ночью найдется кому согреть мою постель. Пахло от рыжей бестии необычайно приятно.

Подошел хозяин, молча выставил на стол пустую кружку и глиняный кувшин и так же молча поспешил по делам. Он показался слишком уж скованным даже для обычно немногословных северян, а вот глёг приготовил сегодня просто на загляденье, не чета вчерашнему.

Я наполнил кружку, насладился ароматом, отпил горячего вина. Холод сразу отступил, а через два или три глотка вслед за ним убралась и усталость. На какое-то время я позабыл обо всех проблемах и заботах, выкинул из головы даже сомнения, стоит ли идти на поводу у архиепископа, и просто наслаждался напитком.

Понемногу начали подходить постояльцы, с кухни потянуло запахом жаркого, а затем явился молодой дворянин при кинжале и шпаге, черноусый и кареглазый. Вздернутая верхняя губа придавала ему сходство с карасем, но уверенная походка и полные сдержанной силы жесты подсказали, что рыба пожаловала куда как более хищная и опасная. Я сразу узнал одного из посетителей его высокопреосвященства, вместе с которым дожидался аудиенции в приемной.

Дворянин стряхнул со шляпы капли дождя, огляделся и направился прямиком к моему столу.

– Вечер добрый, магистр! – сказал он на чистейшем североимперском.

– Присаживайтесь, – пригласил я гостя за стол и гаркнул: – Хозяин! Еще одну кружку!

– Не стоит… – попытался отказаться посыльный архиепископа.

– Бросьте, сеньор! На улице собачья погода.

Дворянин на миг задумался, потом кивнул. Погода на улице и в самом деле была собачьей.

Так и не потрудившись представиться, посланник архиепископа снял плащ, и я обратил внимание на блеснувший золотом и янтарем святой символ, приколотый на ворот камзола. Едва ли это был знак отличия, скорее уж дорогая безделушка, оберег или фамильная реликвия.

Вновь подошла рыжая деваха и вновь как бы невзначай коснулась меня бедром, выставляя на стол кружку. Дворянин в сторону разносчицы даже не взглянул, чем изрядно меня озадачил. На монаха он нисколько не походил, скорее уж наряжался, как избалованный мот. Камзол из зеленого бархата с серебряным шитьем и тончайшей выделки сорочка с кружевными манжетами смотрелись предосудительно дорогими, как и пара перстней с красным и синим самоцветами. Из общего ряда выбивались лишь кинжал и шпага. Выглядели они отнюдь не статусными предметами, а рабочими инструментами.

– Ваши бумаги, – передвинул посланник архиепископа через стол опечатанный пакет. – И кое-что мне поручено передать на словах.

Он налил себе глёга и сделал глоток, давая время разломать сургучную печать и ознакомиться с документами. Сверху, к моей немалой радости, лежало рекомендательное письмо маркизу Альминцу, насчет остального его высокопреосвященство также не обманул. Поручение на проведение дознания от местного магистра-управляющего было выправлено по всем правилам, а помимо него в пакете обнаружились подорожная и охранная грамота. Да еще армейский пропуск, необходимый для передвижения по приграничным территориям. Это обстоятельство меня изрядно озадачило.

– Луксала – это что и это где? – поинтересовался я, приложившись к кружке с теплым вином.

– Деревенька на севере в двух-трех днях пути от столицы, – ответил явно ожидавший подобного вопроса дворянин. – Население – под три сотни человек, кругом глухие леса и топи. – Он снова отпил глёга и как бы между делом добавил: – До чащоб и болот язычников оттуда рукой подать. Бывает, и наведываются…

Поручение архиепископа враз перестало казаться обременительной рутиной и заиграло новыми красками. Доминировал в них кровавый багрянец.

– Язычники, сеньор? – переспросил я. – Я не ослышался? Вы сказали – язычники?

– После особо злых зим дикарям остается либо кушать друг друга, либо прорываться на наши земли, разорять хутора и небольшие поселки, – подтвердил дворянин. – Иначе бы эта каша и не заварилась…

Я тяжко вздохнул и откинулся спиной на стену.

– Какая каша? Рассказывайте, не томите душу!

Дворянин кивнул и, будто желая оправдать самые худшие мои опасения, объявил:

– Зима в этом году выдалась особенно суровой…

Увы и ах, но мнение папеньки об улыбчивых иерархах церкви оправдалось целиком и полностью. Задание, подсунутое архиепископом Фредриком, оказалось с гнильцой. Нет, его высокопреосвященство ни в чем меня не обманул, но, обладай я всей полнотой информации, десять раз подумал бы, стоит ли участие в этом деле рекомендательного письма маркизу. В конце концов, еретическое сочинение Нойля сохранилось не в единственном экземпляре. Да и, право слово, не сошелся на нем клином белый свет!

Но не важно. Уже не важно. Главное, что зима в этом году выдалась суровой и снежной, а часть гарнизонов с северной границы перекинули в другие места. На запад, где добрую сотню лет тлел затяжной конфликт с Грахценом и Фирланом, и на восток – поближе к портовому городу Силлесге, дабы укрепить оборону прибрежной провинции и попутно в зародыше пресечь даже помыслы о провозглашении независимости.

Результат вышел вполне закономерным: сорвавшиеся в набег племена лесных алтов разорили два крупных поселения, пяток деревень поменьше и с дюжину хуторов. Но самое знаменательное событие случилось в деревеньке Луксала. Ту осадил крупный отряд язычников, и жители уже готовились к неминуемой смерти, когда бродячий торговец начал воскрешать погибших и отправлять их в бой. Перепуганные дикари в панике отступили, а обессилевшего некроманта благодарные жители связали и сдали с рук на руки подоспевшим к шапочному разбору солдатам ближайшего гарнизона.

И слово «благодарные» я использовал без всякого сарказма. Кметы и в самом деле проявили невиданное великодушие: обычно ведьм и чернокнижников без всякой жалости протыкали осиновыми кольями, рубили на куски и сжигали.