Этот инстинкт смерти «служит биологическим оправданием всех тех безобразий и опасных стремлений, которые нам приходится перебарывать. Нужно признать, что они стоят ближе к природе, чем наше им сопротивление, для которого нам ещё необходимо найти объяснение».

На природу он перекладывает ответственность за всё мерзкое, что есть в человеке и обществе. Задаёт риторический вопрос: почему нас так возмущает война? «Ведь она кажется соответствующей природе, биологически обоснованной и практически неизбежной».

Чудовищное заблуждение! Биологического обоснования война не имеет. В природе господствуют единство и взаимодействие, динамическое равновесие экосистем и сообществ. Только в техносфере свирепствуют войны, уничтожающие с помощью техники людей, памятники труда и культуры, земную природу.

Люди не ангелы. В нас присутствуют «демоны» разрушения , ненависти, жадности, зависти, своеволия… Но есть у нас рассудок, способность рассуждать и осуждать свои и чужие поступки, помыслы.

В состоянии аффекта животные и люди способны на убийство. Но к войнам это не имеет никакого отношения. За последние десятилетия стало модным моделировать кухонные и семейные конфликты в глобальных масштабах или говорить о мировой шахматной доске (тогда война – это завершение шахматной партии комбинацией Остапа Бендера).

Удивляет приверженность Фрейда, как многих интеллектуалов, идее неуклонного и всестороннего развития общества, культуры, личности. Он видел это «в прогрессирующем смещении инстинктивных целей и ограничении инстинктивных импульсов. Ощущения, доставлявшие наслаждение нашим далёким предкам, стали для нас безразличными или даже невыносимыми».

О том, какими делает людей буржуазная техническая цивилизация, можно судить по выдержке из книги американского социального психолога Элиота Аронсона «Общественное животное» (1999):

«Во время гражданской войны в Испании всего один самолёт 30 августа 1936 г. бомбил Мадрид. В результате были пострадавшие, но не было ни одного убитого. Тем не менее мир был шокирован самой идеей нападения на густонаселённый город с воздуха, а газетные передовицы выражали ужас и негодование граждан всех стран. Спустя всего девять лет американские самолёты сбросили ядерные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. На сей раз было убито более ста тысяч человек, не говоря уже о десятках тысяч людей, получивших тяжёлые ранения. Проведённый сразу же после этого опрос общественного мнения показал, что только 4,5 % населения США считали, что нам не следовало применять подобное оружие, а 22,7 % опрошенных – что поразительно – высказались за необходимость более массированных бомбардировок».

Вооружение у зверей и людей

Даже после ужасов Первой мировой войны Фрейд уповал на «усиление интеллекта, начинающего господствовать над жизнью влечений». Это он считал важнейшей психологической характеристикой культуры. А её, в свою очередь, называл главным препятствием развязыванию войн.

Это сходно с идеей превращения Биосферы в ноосферу, область господства разума, о чём писали Эдуар Леруа, Тейяр де Шарден и, главным образом, В.И. Вернадский. Вторая мировая война отчасти развеяла такие мечтания. А последующий разворот событий ясно показал: «процесс культурного развития человечества» (слова Фрейда) почти исключительно технический и промышленный, при оскудении природы и духовной деградации личности.

Фрейд, Эйнштейн и даже Вернадский, которого по праву можно назвать крупнейшим учёным ХХ века, не учли давнее замечание Аристотеля: «Природа дала человеку в руки оружие – интеллектуальную и моральную силу, но он может пользоваться этим оружием и в обратную сторону; поэтому человек без нравственных устоев оказывается существом самым нечестивым и диким, низменным в своих половых и вкусовых инстинктах».

Атомное, химическое, бактериологическое оружие, новейшие средства разрушения и убийства, начинённые электроникой, – результат «усиления интеллекта», торжества научно-технической мысли без приоритета гуманного разума и добра.

…Когда Фрейда упрекали в безнравственности основ его психоанализа, он отвечал, что так считают люди лицемерные, далёкие от новейших достижений науки, ретрограды, обуреваемые комплексами и не желающими их преодолевать. Однако безнравственно голословно утверждать, будто природа укоренила в человеке инстинкт убийства и разрушения, сексуальную страсть к матери и злобную ревность к отцу.

Такое учение утверждает изначальную порочность человека, которого цивилизация поднимает на всё более высокие уровни интеллекта и нравственности.

Природа предусмотрела инстинкт агрессии. Для процветания вида важно, чтобы сильные, ловкие и смелые особи давали больше потомства, чем слабые, неповоротливые и трусливые. Самые драчливые животные привыкли защищать свою территорию. Обычно они ярко окрашены. Конрад Лоренц в книге «Агрессия» рассказал, что в аквариуме хорошо уживаются слабо окрашенные рыбки, а пёстрые и нарядные начинают яростные бои.

В море подобная рыбка щеголяет своим внешним видом не из желания покрасоваться. Она предупреждает своих противников, что поселилась на данной акватории. На коралловых рифах редки драки за своё место. Всегда можно найти себе укромный уголок. В искусственной среде животные (и люди) ведут себя не так, как на воле.

Есть животные, у которых ненависть к «чужакам» смертельна: серые крысы. С представителями своего клана они дружелюбны, но прочих уничтожают беспощадно. Конкуренция! Но это – исключение, а не правило. Крысы с давних пор существуют возле людей, а такое соседство чаще всего пагубно сказывается на психике животных.

Сильные звери обычно предупреждают о возможном нападении. Могучая горилла встаёт и колотит себя кулаками по груди, срывает и разбрасывает траву, скалит зубы. Если в ответ смотреть ей в глаза, она может напасть, приняв такое поведение как вызов на поединок.