Втайне от своего помощника, он выделил ей старую каморку, которой не пользовались уже больше трех десятков лет и о которой никто, кроме смотрителя башни, не знал.

– Почему именно здесь? Ну как же! Это очень удобное место: самое сердце Тремпл-Толл, как-никак. Поблизости располагаются самые видные заведения, здесь бурлит жизнь, здесь же плетут свои козни сплетники из газеты, отсюда новости расходятся по всему Саквояжному району. Лучшее место сложно представить!

Зои утаила от своего прислужника, что для нее это место было особенным. Именно здесь умер ее отец. В этой часовой башне. Хотя это не совсем так: он умер внизу, на тротуаре площади Неми-Дрё. Выпав через витраж циферблата больших часов.

«Самоубийство». Так написали в некрологе, но она знала, что его убили. И знала, кто. Тот, кто подарил ей фигурку Крампуса…

Им следовало написать «Несчастный случай», но и это была бы неправда. Об этом она узнала совсем недавно.

Прежде, избегая любых мыслей о часовой башне, Зои и помыслить не могла, что придет сюда когда-то, но как только встал вопрос, где обосновать злодейское логово, все решилось само собой.

Мисс Гримм достала из кармана коробочку. Ту самую коробочку, в которой прежде была фигурка Крампуса. Аккуратно разъединив стенки, она расправила картонную развертку, поднесла лампу.

Внутренняя сторона бывшей коробки была сплошь покрыта надписями. То, что на первый взгляд походило на список покупок, на деле являло собой нечто другое.

Снеговик сунул свой нос к записям и тут же отстранился, когда тот начал подтаивать из-за близости к лампе.

– Мы начинаем, мистер Пибоди, – сообщила Зои, пряча картонку в карман.

Снеговик уставился на нее, ожидая пояснений.

– «Ключи». Вот, что нам предстоит добыть первым делом. И за ними мы отправимся в логово врага. О, об этом будут говорить целый месяц!

***

«Станция “Полицейская площадь”», – раздалось трескучее из бронзовых вещателей, и трамвай остановился. Стоило дверцам-гармошкам раздвинуться, как в вагон тут же полетел снег: к вечеру в Саквояжном районе началась настоящая метель.

Констебль Домби наделил темный заснеженный проем хмурым взглядом – выходить из трамвая ему совсем не хотелось, но выбора не было: это его станция.

Кряхтя, он покинул вагон и побрел через площадь, в сторону Дома-с-синей-крышей.

Прохожих не было совсем, хотя, стоит признать, местные в принципе старались держаться подальше от «вотчины закона и порядка». Город опустел. Все сидят дома, греются, ждут праздника, и только он, одинокий и несчастный Домби, должен идти вовсе не туда, где тепло и уютно, а туда, где холодно, мрачно и удручающе: ему нужно сдавать отчет, а за сержантской стойкой сегодня стоит очень несговорчивый тип – Все-по-полочкам Брум. Коллеги прозвали его «Все-по-полочкам» за то, что тот скорее грязи наестся, чем пойдет на уступки или расщедрится на поблажки – все у него должно быть утомительно чинно и зубодробительно по-крючкотворски. Любимчик старшего сержанта Гоббина – чего еще ожидать от подпевалы этого злыдня.

Констебль Домби морально не был готов предстать перед сержантом Брумом и разложить ему все по полочкам: куда делась дубинка Домби, отчего у него синеет фонарь под глазом и «Куда, скажи на милость, делся твой зуб?!»

День накануне Нового года для толстяка Домби совсем не задался. Выходя утром к своей тумбе на угол Бремроук и Харт, он рассчитывал, что сегодня его ждут одни лишь приятные дела (или, вернее, безделье), но все обернулось иначе. Полдня он по всей Саквояжне гонялся за парочкой наглых преступных снеговиков и, по правде сказать, в итоге ему не удалось выйти из… кхм… конфронтации с честью. Проклятые снеговики подкараулили констебля в Странных Окнах, выскочили из-за угла и набросились на бедолагу Домби, принявшись молотить его зонтиками. На подобное (дерзкое сопротивление при задержании) он не рассчитывал, и негодяям удалось скрыться, заполучив его дубинку, зуб и гордость. И как об этом сообщить Все-по-полочкам Бруму?

– Да он же придумает какое-нибудь ужасное наказание: лишит меня праздника, или еще чего… – пробормотал Домби, придерживая рукой край шлема и пытаясь закрыть таким образом лицо от летящего в глаза снега. – Нет, так дело не пойдет!

Констебль вдруг решился на то, чего в иное время ни за что бы себе не позволил: он собрался плюнуть на процедуру и службу и отправиться прямиком в «Колокол и Шар», минуя угрюмое, похожее на плохой сон, здание Полицейского ведомства Тремпл-Толл.

– Гори оно все огнем,– буркнул Домби и двинулся к скоплению теплых и манящих рыжих огней на другом конце площади. Там располагалось его самое любимое в этом зловонном и удручающем городе место – паб. О, как же ему не терпелось зайти туда, отряхнуться от этого набившего оскомину снега и с порога крикнуть: «Пинту “Зайца”, мистер Брекенрид!» Первым делом он устроится у камина, распихав вечно толкущихся возле него мальчишек, снимет эти треклятые перчатки, протянет озябшие руки к огню и…

И тут констебль Домби остановился. Он не дошел до паба всего несколько ярдов.

В переулке сбоку что-то происходило. Раздался шум.

Полицейский приложил руку козырьком к глазам, пытаясь разобрать, что там творится. В переулке чернела высокая фигура. До констебля донесся смех.

Кто-то сказал:

– Дуралей Домби, ты что, потерял дубинку?

– Эй! Кто там?! Хоппер, это ты?

– Хоппер, это ты?– перекривил полицейского наглец в темноте.

– Ну, я тебе сейчас задам! – рявкнул Домби и, гневно сжав кулаки, шагнул в переулок. – Будешь знать, как потешаться над служителем закона!

В переулке началась суматоха и возня. Кто-то взвизгнул, кто-то хрипнул, раздались глухие звуки ударов.

Спустя некоторое время все закончилось, и констебль вернулся на площадь. Поправив мундир на объемистом животе, он пригрозил темному переулку кулаком и присовокупив «Будешь знать, как потешаться!», продолжил свой путь…

…В полицейском пабе «Колокол и Шар» было не протолкнуться: с наступлением темноты здесь собрались без преувеличения все служащие полиции Тремпл-Толл (за исключением Все-по-полочкам Брума, разумеется).

Почти ничего нельзя было разглядеть из-за висящих в воздухе туч синего дыма – констебли курили полицейский табак «Морж». В общем зале горела пара дюжин ламп, и все равно в нем стояла полутьма.

Из радиофора на стойке хозяина заведения, отставного старшего констебля мистера Брекенрида, звучала музыка. Со всех сторон раздавался громогласный смех, стучали друг о друга кружки, а старший констебль Грейвз на весь общий зал зачитывал передовицу газеты «Сплетня». Этот выпуск был таким же старым, как подмышки констебля