Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каждый выезд был особенным, и мы не знали, что нас ждало. Трасса протяженная (около тридцати километров), дорога извилистая, часто с закрытыми поворотами, от механика-водителя требовала максимального сосредоточения, а от наводчика-оператора – обзор из башни за обстановкой в горах. У моих бойцов тоже задача была не из простых. Любой пролив на трубопроводе следовало устранять на месте без остановки перекачки, поток топлива с горы был сумасшедшим, и редко обходилось без того, чтобы кто-то из нас не «искупался» в керосине. Крайняя насосная станция, подающая топливо через перевал, находилась по другую сторону перевала Саланг. Связи у нас с собой не было. На крайний случай, мы могли поставить задвижку, если не было никакой возможности устранить аварию на месте.
На проверку трассы, как правило, уходил световой день, если все шло в штатном режиме. Дорога была загружена как гражданской техникой, так и военной. Обогнать колонну сложно, приходилось тянуться вместе с ней по серпантинам. Чем выше мы понимались в горы, тем становилось прохладнее. На высоте около 2000–2500 м при подъеме на перевал слева по ходу движения располагался маленький оазис. Рощей это место, конечно, назвать было сложно, но кроны лиственных деревьев вперемежку с деревьями шелковицы (тутовника) закрывали от солнца, журчал горный ручеек. Если была возможность, мы слезали с брони и располагались не непродолжительный отдых, чтобы перекусить и, хотя бы на 10–15 минут отвлечься от действительности. Создавалось впечатление, что ты находился на пикнике и не было ничего опасного в том, что ты там. Однако лежащий рядом автомат с боекомплектом патронов напоминал об обратном.
Не всегда выезд на трассу начинался утром. Вечерние и ночные выезды случались с периодичностью 1–2 раза в неделю, основанием было отсутствие топлива в трубе. По радиосвязи сообщали, что перекачка началась, если через 2–3 часа на «Буксире» (позывной КП 2-й роты) не было топлива, поступала команда «на выезд». Мы залезали в броню и на броню, и БТР ехал в горы.
Никогда не думал, что стану участником охоты на диких животных. Все происходило без какой-то предварительной договоренности. Первый случай был еще осенью в октябре прошлого года. Мы на КАМАЗе возвращались уже ночью на свой гарнизон и тут в свете фар увидели шакала, бегущего впереди КАМАЗа. Водитель закричал: «Товарищ лейтенант, стреляйте, уйдет ведь». Я снял автомат с предохранителя – «бах, бах, бах». Пули застучали по асфальту и с искрами улетели в темноту, водитель старался, чтобы зверь был в поле зрения, но шакал бежал зигзагами. «Бах, бах, бах» – зверь в право – водитель в право, а там кювет. Все, ушла добыча. Нам не нужен был тот шакал, но оторваться от такой охоты было невозможно – это азарт. Второй случай произошел в горах. Ночь, фары светили на дорогу, мы шли на подъем, оружие висело на люке БТР, мы с Володей Великановым сидели на броне и скучали. Водитель первым увидел зверька, бегущего по дороге, закричал: «Смотрите, лиса!». Не сговариваясь, мы начали палить с двух стволов, пули лязгали по асфальту. Лиса была хитрая, петляла и подпрыгивала на месте. Всадили по полмагазина – бесполезно. Улизнула, хвостатая, с дороги в гору. Водитель-механик остановился и расстроившись, что мы промазали в сердцах, сказал: «Эх вы, мазилы». Ему, горцу-дагестанцу, так старавшемуся поймать лису, тоже было обидно, что мы не попали. Горы любят тишину, в ночное время наша стрельба отзывалась эхом.
Охрана автомобильной трассы и трассы трубопровода была с постов охранения, некоторые из которых примыкали к дороге, другие располагались на ближайших сопках. В дневные часы обзор с постов в основном позволял видеть, кто и куда движется. Почему в основном? Да не вся дорога была в их поле зрения. В ночное время движение по трассе практически отсутствовало, да, мы знали, что где-то на горе есть советские бойцы, но мы их не видели и связи с ними у нас не было. Наш БТР с трубами ездил туда-сюда без расписания, днем его было видно, ночью выдавал только свет фар.
В один из таких дней в конце мая на подъеме БТР заглох. До поста на трассе было далеко как в одну, так и в другую сторону, до ближайшей стоянки к перевалу – около пяти километров, в сторону спуска не менее 3–4 км, на сопках не видно, чтобы был пост. Развернуть БТР, чтобы он покатился под гору – не реально. Механик-водитель и Володя Великанов полезли разбираться с двигателем, нам осталось только наблюдать за горами. Прошло три часа, стало темнеть, у БТР не заводился ни один двигатель. Не бросать же технику на дороге. Как назло, встречного и попутного транспорта не попалось. Проехали два афганских пикапа, они нам были не помощники. Когда окончательно стемнело стало понятно: мы попали, броня была, но обездвиженная. Парни подключили аккумулятор и продолжили перебирать двигатель. Решили в данной ситуации увеличить зону обзора, рассредоточились на 20–30 метров от БТР с двух сторон. Вот в таком режиме со сменой через каждый час простояли до утра. Утром получилось завести один двигатель, похоже, дело было в некачественном топливе. Одного двигателя хватило, чтобы развернуть БТР и направить технику на спуск.
Бессонная ночь и накопившаяся усталость последних дней давали о себе знать, меня клонило ко сну, большая часть бойцов спала в заднем отсеке. Сидя рядом с механиком-водителем, я стал отключаться. Мне казалось, что я продолжаю бодрствовать и смотрю на трубопровод вдоль дороги. Открывая и закрывая глаза, в какой-то момент я отчетливо увидел, как мужчина-афганец в белой чалме с мотыгой в руках пытался пробить трубопровод. Не веря своим глазам, я сказал водителю: «Стой, тормози! Ты видишь, что творит этот басурманин». Водитель притормозил и посмотрел на меня удивленно и спросил: «Вы о чем, товарищ лейтенант?». «Да вот же, – говорю. – Мужик стоит у дороги с мотыгой в руках, ты что, не видишь»? Механик-водитель ничего не видел, наводчик оператор тоже не спал и тоже ничего не видел. Ладно, проехали, что-то меня переклинило.
Через два часа добрались до КП 2-й роты. Доложил капитану А. Макееву о поломке БТР и непредвиденной задержке, вызванной ремонтом. Командир роты махнул рукой, сказал: «Ладно