Робинтон снова заерзал, на этот раз — от радостного возбуждения. Он знал, что одноклассники считают, будто ему нравится учить или, как они выражались, просвещать тупиц. Но Робинтону процесс обучения и вправду был не в тягость. Для него все искупалось конечным результатом — сияющей улыбкой ученика, вдруг постигшего что-то новое.

— Наверное, я бы обрадовался, мастер. — Робинтон украдкой взглянул на главного арфиста и вдруг сообразил. — Мастер Дженелл, но кто же станет слушаться учителя, которому всего пятнадцать? Я, конечно, уже довольно взрослый, но все-таки… — И он беспомощно взмахнул рукой.

— Если ты будешь работать вместе с более опытным наставником, тебя везде примут с радостью, — сказал Дженелл, потирая подбородок. — Особенно если ты пообещаешь мне, что не перестанешь сочинять песни и баллады.

Робинтон покраснел.

— Я, наверно, не могу их не сочинять, — смиренно признался он.

— Вот и отлично. Нам нужно освежить репертуар, ввести в него броские, легко запоминающиеся мелодии. Люди любят насвистывать мелодии, напевать новые песенки, подбирать созвучия. Тебе это неплохо удается. И я надеюсь, что ты будешь продолжать в том же духе.

— Ну, если можно… — еле слышно пробормотал Робинтон.

— Не просто «можно», Робинтон! Это очень важно! Прекрати вспыхивать, словно светильник. Учись принимать заслуженную похвалу с тем же достоинством, что и заслуженную критику. — Дженелл снова кашлянул. — Ну, что ж, будем считать, что это дело решенное. Но, может, ты хотел бы остаться в цехе? Мы нашли бы для тебя дело и здесь, хотя твоя мама после отдыха и чувствует себя намного лучше.

Робинтона тронула забота мастера Дженелла, он с благодарностью улыбнулся.

— Я — ваш ученик, мастер. Вы можете отправить меня, куда сочтете нужным, Туда, где я буду полезен.

Он не стал добавлять: «Здесь от меня все равно никакой пользы», — но эти слова словно повисли в воздухе.

— Значит, решено. Я посмотрю, кому из арфистов нужен помощник.

Робинтон и сам не заметил, как попрощался с мастером-арфистом и очутился в коридоре — так он был поглощен этой потрясающей новостью.

По правде говоря, он и сам уже подумывал, как бы уехать из цеха и избавиться от придирчивых взглядов отца. Втайне Робинтон подозревал, что именно их молчаливый конфликт подтачивает здоровье мамы: ведь ей приходится все терпеть, да еще и постоянно утихомиривать отца. Робинтону хотелось жить самостоятельно, без постоянного ощущения скованности, преследующего его здесь, в цехе, и спокойно писать музыку. Он искренне обрадовался возможности уехать, особенно после того, как мастер Дженелл пообещал ему регулярно сообщать о здоровье Мерелан. Так будет лучше и для нее тоже; ей не придется беспокоиться о сыне, зато она сможет им гордиться.

Робинтон отправился в мастерскую — нанести последний слой лака на маленькую арфу, которую он сейчас ладил. Вообще-то, Робинтон делал эту арфу на продажу, но теперь решил взять с собой. Он и так уже заработал на своих изделиях несколько марок. Джеринт поинтересовался, чего хотел от него мастер-арфист.

Робинтон пожал плечами.

— Поговорить насчет следующего семестра, — ответил он — и, в общем, сказал чистую правду.

Робинтону так долго приходилось прятать свои чувства, что теперь это превратилось в привычку. Хотя ему не терпелось поделиться новостями с мамой, он знал, что сейчас она на уроках. А раз он не мог поделиться с ней, то предпочел пока помалкивать. В конце концов, ему хотелось сполна насладиться своей радостью. Мало того, что ему не придется изучать теорию под руководством отца — его еще и отправят из цеха с первым официальным поручением! А кроме того, он получил намек, за который старшие ученики душу бы продали: мастер Дженелл явно обдумывает, кто в ближайшее время сменит стол — в соответствии с традицией цеха. Значит, теперь в любой момент можно ожидать, что кому-то присвоят звание подмастерья; среди учеников только и разговоров было, что об этом.

Иногда счастливчиков заранее предупреждали, что им пора собирать вещи. Но чаще всего они ни о чем не догадывались до того самого момента, пока мастер Дженелл не называл их имена. А смену стола всегда сопровождал замечательный праздник. Мастера любили заставать врасплох учеников четвертого года обучения и заставляли их попотеть, прежде чем вознаградить за труды. Ну что ж, по крайней мере, у него будет время предупредить маму, что он уезжает. Но Робинтон знал, что она порадуется за него. Стать помощником арфиста — уже большая честь.

Робинтон навис над арфой, осматривая ее, и подул себе под нос, отгоняя испарения. Запах у лака был удушающий.

— То, что надо! — сказал мастер Бослер, остановившись у рабочего места Робинтона. Он коротко хлопнул ученика по спине. — Отличная вещь! И узор выложен замечательно. И сделана из небесного дерева! Просто замечательно! На следующей Встрече за нее можно будет выручить неплохие деньги.

— Небесное дерево добыть непросто… Я вот думаю: может, мне ее придержать ненадолго? — сказал Робинтон, внимательно вглядываясь в лицо мастера Бослера.

Знает ли он о том, что ждет Робинтона в ближайшем будущем? Мастер Дженелл, конечно же, советовался с мастерами, у которых Робинтон учился. Ведь он ученик, и решение о его дальнейшем обучении должны принимать все мастера — может, и его отец тоже, — в зависимости от того, что они думают о его успехах. Так что, возможно, мастер Бослер в курсе дела. Но Робинтон так и не сумел ничего прочесть ни по морщинистому лицу, ни в проницательном взгляде мастера.

Ну и ладно, решил Робинтон и, улыбнувшись мастеру, вновь взялся за арфу. Он не пользовался быстросохнущим лаком, поскольку на нем оставались разводы от кисточки.

К обеду настроение Робинтона изменилось: он ударился в другую крайность, и теперь у него противно ныло под ложечкой. Может, все это как раз придумал отец, чтобы убрать нелюбимого сына с глаз подальше? Отец только обрадуется, если Робинтона отправят вкалывать в какой-нибудь захолустный маленький холд. Или придумает что похуже — вот будет смеху, если его приставят к мастеру Рикарди в Форт-холде. У него и так уже целых три помощника и еще арфист постарше, у которого только и дел, что развлекать стариков холда. Нет, мастер Дженелл твердо сказал, что хочет поручить Робинтону преподавание. Но этот довод заставил Робинтона вернуться к другому вопросу, может, даже более серьезному: а действительно ли он хочет преподавать?

Лорра в тот день превзошла сама себя, но Робинтону за обедом кусок не лез в горло. Товарищи по столу не преминули это отметить — Робинтон славился своей прожорливостью.

— Да я лака сегодня надышался, — пояснил он, надеясь, что они поверят и отстанут.

Фалони смерил его удивленным взглядом.

— В первый раз за три Оборота, — заметил он. — Ну и хорошо. Нам больше достанется. Верно, ребята?

И он стянул с блюда третий кусок жареного мяса.

Робинтон не видел в коридоре никаких тюков; значит, никто не догадывается, что сегодня вечером кто-то может сменить стол. Роб исподтишка оглядел учеников четвертого года обучения. Судя по тому, с каким рвением они поглощали обед, с аппетитом у них все было в порядке. Робинтон решительно обмакнул кусочек хлеба в подливку и съел, хотя его слегка мутило — и от голода, и от нервного волнения. Состояние было для него непривычным.