Славка удивленно уставился на бородатого спутника. Емельян говорил уверенно, обжигая взглядом, вызывая если не страх, то уж уважение — точно.

— Зарубин я, Чика. А эти, — меднолицый презрительно скривил губы, сплюнул прямо в загудевшую толпу, — рвань подзаборная. Промышляют на дорогах, собаки голодные, дикой кодлой на прохожих нападают. Гораздо охмелевший был я, когда их повстречал. Вот они меня и порвали изрядно.

Разношерстная компания меж тем приблизилась, таща за собой не только ругающегося Чику, но и насыщенное (хоть руками щупай) облако чесночного запаха. Тяжелое амбре немытых, потных тел, похоже, нисколько не смущало парализованное страхом убогое сообщество.

— Глянь на бородатого! Жилистый! Такого голыми руками не возьмешь. Вишь, как пялится — прямо жрет, гад, зенками-то! — зашипел самый маленький представитель лихого братства.

— А одеты-то?! — засмеялся другой.

— Не по-нашенски, — хрипло вторил ему третий. — По-иноземному.

— Цыц, братки лихие, вишь белобрысый ухи развесил! Кабы не услыхал че, пусть думает, что мы евонного батьку испугались и пройдем мимо. Мальцу оно, конешна, как куренку голову свертеть. Но старшой! — вступил толстый мужик, непрерывно прикрывающий остатками рясы грязное, посиневшее от холода пузо.

— Днем трогать их не будем. Идем мимо, — прошипел кудлатый поп в грязной рясе с рваным подолом, по виду расстрига, взявший на себя роль атамана.

Странная компания приблизилась и попыталась пройти мимо, но Славка неожиданно вышел вперед. Улыбаясь, встал на пути.

— Добрый день, друзья, — сказал он и сжался, стараясь казаться меньше и безобиднее.

— Кому как, — раздалось из толпы. — А я дык не рад ноне.

— Мы тут заблудились, кхм… — Славка запнулся, прокашлялся, сглотнув застрявший в горле комок.

Искоса поглядывая на Емельяна, услышал беззвучный призыв:

— Отвлеки их! Я пока к Чике подберусь — нельзя парня шакалам оставлять.

— Слегка заплутали, от двора отстали, — продолжил Славка, не снимая дурацкой улыбающейся маски. — Ищут нас сейчас наши воины.

Пугачев с трудом сдерживался: его разбирал смех, но нужно было играть свою роль до конца.

— Воины? — удивился обладатель сиплого голоса. — Он сказал: воины?

Ему вторил другой:

— От двора отстали, хм. Странно грит, не по-мужицки.

— Не подскажете, где мы сейчас находимся? — поинтересовался Славка.

Расстрига вздрогнул при слове «воины», скукожился при упоминании «двора», оглядел встречных путников внимательным взглядом и пробормотал:

— Отчего ж не сказать, коли спросил. На свободном Яике, где еще?

Испугался, видимо, мужичок. Задрожал всем телом, но теперь уже не от холода. Побледневшее лицо исказилось, расплывшись в подобострастной улыбке. Он привык бояться того, чего не понимал. А когда он боялся, то всегда выбирал сторону сильного и оставался с ним, пока тот не давал слабины.

Вот и сейчас он видел перед собой чужаков и не мог понять: кто они и откуда появились? Странные люди, как и слухи, гулявшие в последнее время по свободному Яику. Кто-то самолично царя встречал, кто-то ангела в образе беловолосого отрока, вещавшего о возвращении самодержца.

— Давно ль плутаете, батюшка? — заискивающе спросил расстрига Емельяна.

Вглядываясь в толпу, он ждал подсказки, но рваное сборище молчало.

Вдруг сиплый голос громко прошептал:

— А ежели из столицы, то мабыть и двор царский? Ежели Митька правду грил, что царь жив и на Яике ноне?

Свора загудела, испуганно отодвинулась.

Висевший на веревках Чика вскинулся, услышав последние слова.

— Государь Петр Федорович, батюшка наш, — заорал он, выпучив черные смеющиеся глаза. Попытался упасть на колени, но веревки не пустили. — Прости мя, отец наш, Христа ради. Не признал ваше величество! Глаза от побоев опухли. Долго били мя твари, стоящие пред тобой. Прости, а я уж потрафлю твоей милости, только скажи, как!

— Развяжите его! — приказал Емельян, раздувая щеки и грозно хмуря брови, что выглядело, по мнению Славки, довольно забавно.

Оборванцы, похоже, растерялись от внезапного напора. Привыкшие всю жизнь подчиняться грубой силе, они кидались врассыпную, встречаясь с ней. Так же произошло и в этот раз. Толпа мгновенно поредела. Некоторые все же нашли в себе силу усомниться в правдивости царского происхождения бородатого незнакомца, но и они не решались бузить. Словно скованные параличом, мужики молча стояли в сторонке, старательно избегая разгневанного взгляда самозванца.

— Вы подчинитесь, или мне надо дождаться своих казаков, чтобы они повесили непокорных? — находясь на грани фола, Емельян, привыкший к экстремальным ситуациям, оставался невозмутимым.

Реакции от готовых подчиниться, но впавших в состояние ступора, парализованных мужиков не последовало, и воскресший самодержец, подойдя к Чике, самолично освободил казака. Мелькнуло широкое лезвие ножа, и на землю осыпались перерезанные веревки.

— Пошли вон, псы! — заорал казак, растирая занемевшие кисти рук.

Не дожидаясь, пока лихая компания придет в себя и поймет, что никакого войска не будет, Емельян с Чикой величественно удалились.

Догнав важно шествующую парочку, Славка тихо зашептал:

— Поторопитесь, мужики! Они сейчас очухаются. Расстрига уже созрел. Бежим!

— Негоже царю тылы неприятелю демонстрировать, — важно проворчал Емельян, однако слегка прибавил шагу.

За спиной раздался громкий хлопок, напоминающий удар ладонью по голой ляжке, и злобный крик взорвал тишину:

— Бей их! Не дай уйти! Ежели самозванец — бить его, ну а коли взаправду царь, то… — очухавшийся атаман помолчал, соображая, что делать с самодержцем. — Казаков притащат — нам не жить.

Возмущенный расстрига размахивал руками, метался с неожиданной для его нехрупкого сложения прытью, хрипло орал, хватая за одежду оторопевших от страха мужиков.

— Петро, ты думаешь, он забудет, как ты его палкой дубасил? — вопрошал отлученный служитель, тыкая пальцем в Чику.

Емельян резко повернулся на крик, вытащил из-за пазухи нож, тронул пальцем широкое лезвие и, едва раздвигая напряженные губы, жестко произнес:

— Н-ну?

— Кого я сегодня еще не бил? Подходь! — возле плеча Емельяна возникла голова Чики.

Черные глаза кучерявого молодца засмеялись, вспыхнули удалым огнем, предвкушая драку.

— Емельян Иванович, они же нас шапками… — попытался сказать Славка, удивленно таращась на здоровенный тесак.

Чика зажал ему рот рукой, не давая договорить, оттеснил за спину.

— Петр Федорович! — рыкнул он негромко через плечо и засмеялся, поворачиваясь к толпе.