бессилия собственной воли. Как бы ни хотела изгнать Егора из себя, не могу. Пропитана им, как отравляющим ядом. Знаю, убьёт, но где взять лекарство — не знаю.

Его просто нет.

Наверное, я сижу так какое-то время. Даже понятия не имею, сколько прячусь в собственном импровизированном укрытии, пока не чувствую, что больше не едем.

Дима…

Боже, что же я натворила.

Я поцеловала его.

Медленно выпрямляюсь, но смотреть на него не спешу. Не могу, духу не хватает, потому что стыдно. Потому что чувствую эту мерзлоту, что витает в салоне. С двух сторон лес, машина стоит на обочине, а мы сидим в тишине. Скашиваю взгляд, сначала аккуратно, боюсь напороться на то, что увижу в его глазах, но Дима не меня тоже не смотрит. Сидит как неживой и глядит куда-то вдаль дороги, выражение лица нечитаемо, но такое отстранённое, что дрожь по позвонку скатывается.

— Ты его любишь? — вдруг заговаривает он.

А я теряюсь от недоумения.

— Что?

Конечно, я знаю, о ком он. Но вот, чтобы так — прямо, да ещё и парень, которого поцеловала не больше пятнадцати минут назад. Это больше, чем землетрясение.

— Этот поцелуй, он — для него, — и поворачивается, чтобы посмотреть на меня.

В упор. А у меня от холода его взгляда под ложечкой сосет. И мерзко. Боже, как же мерзко. Потому что ответить нечего.

— Понятно, — кивает Дима и отворачивается обратно, когда так ничего и не говорю.

Но я то хочу. Хоть что-то сказать, чтобы не видеть, как на лице парня, который столько для меня сделал, отражается такое едкое разочарование.

— Послушай, — пытаюсь заговорить, но Дима мотает головой. — Нет, правда, послушай, пожалуйста. Я не отрицаю, потому что сама не знаю, что это. Всё так сложно, что…

Горло сдавливает эмоциями, и я беру секунду, чтобы вдохнуть и унять дрожь в голосе.

— Дима, — протягиваю, вкладывая всё сожаление, чтобы он посмотрел на меня. И пусть не сразу, но он всё-таки поворачивается, а я вдруг говорю, чего сама от себя не ожидаю: — Мне очень жаль, правда. И если ты не хочешь меня больше видеть или общаться со мной, я пойму и…

Дима целует меня.

А я даже растеряться не успеваю, как меня затягивает в воронку этого головокружительного безумия. Нахальный, дерзкий и смелый — его поцелуй такой страстный и жадный, что сама не понимаю, когда начинаю отвечать ему. Во мне столько эмоций, столько недосказанных слов и неисполненных действий, что этот поцелуй для меня, как спасение. Хочу вложить в него всё. Хочу, чтобы Димина рука на моём затылке притягивала меня ещё ближе к нему. Мне так не хватает сильных объятий. Чтобы мной упивались, желали.

Неумолимый голод.

Вот только… не к нему.

И несмотря на подлость моих действий, всё равно не отстраняюсь от парня. Не останавливаю его, а наоборот — позволяю и отвечаю, как одержимая и безумно нуждающаяся в том, что никогда не получу от того, о ком все мои мысли. Ещё и тянусь вслед за Димой, когда он отстраняется сам, чтобы вновь утонуть в ощущениях, не желая возвращаться в реальность, но его губы только шепчут в мои:

— Прости, но я должен был проверить.

Он прижимается лбом к моему, и я открываю глаза, чтобы увидеть, как он смотрит на меня невероятно значимым взглядом. От него так тепло и дыхание перехватывает.

— И? — не могу дождаться ответа.

— Я думаю, у нас с тобой очень даже неплохие шансы.

Не знаю, этого ли на самом деле хотела, но почему-то его ответ вызывает у меня улыбку.

— Но нам определённо нужно избавиться от твоего брата, — добавляет он, но что удивительно, это не заставляет моей улыбке исчезнуть. — Если ты, конечно, по-прежнему этого хочешь.

Я даже не думаю.

— Я хочу. Очень.

И нисколько не лукавлю, потому что это единственный выход избавить собственное сердце от Егора.

Дима же на мой ответ улыбается, ещё раз коротко целует меня и отстраняется насовсем, чтобы повернуться обратно к рулю и завести мотор.

— Значит, прямо сегодня этим и начнём заниматься.

Глава 27. Лина

Давненько в столовой Каймановых не стояло такого напряжения. Ужин подан давно, но за последние минут пятнадцать никто не обмолвился и словом.

Я сижу, как обычно, напротив Егора. Справа — глава семейства, а слева — его будущая хозяйка, которую ровно пятнадцать минут назад Эдуард представил нам, как свою невесту — Олесю. Надо ли предполагать, что встретила я её холодным взглядом?

Возможно, если бы вся моя сосредоточенность не была сконцентрирована на Егоре, сверлящим меня таким взглядом, что внутри всё это время буйствовал хаос. Кусок в горло не лезет, даже глоток воды проходит невероятно тяжело, когда пробую хоть немного унять волнение. Ещё двадцать минут потерпеть и можно идти забирать сумку с вещами, которые удалось быстро собрать под предлогом того, что мне нужно отлучится по естественным нуждам перед тем, как спущусь на ужин. Понятия не имею, как меня отсюда вытащит Дима, но он обещал, что результат будет стопроцентным, главное, чтобы я была к этому времени готова.

И если честно, я даже рада, что Эдуард выбрал именно этот день, чтобы познакомить нас со своей новой пассией. Которая, к слову, очевидно тоже находится сейчас не в своей тарелке. Всё время, что мы сидим за ужином, с её губ так ни разу и не сошла эта нервная, выдавленная едва ли не через семь кругов ада очень старательная любезная улыбка. В противном случае, я бы не избежала разговора с Егором, который сидел прямо на крыльце дома, чтобы дождаться моего возвращения.

Чего я ждала, когда входила в ворота? Да всего, чего только можно было представить в худшем кошмаре. А получила… признаться, у меня даже сердце кольнуло и желудок узлом скрутило, когда увидела первый раз глаза Егора. Если сказать, что он выглядел сломленным, то это и то не опишет ту опустошённость, что заменяла его глаза. Он сидел и смотрел на меня, которой с каждым шагом всё труднее и труднее было приближаться к нему. Тело отяжелело, былой смелости — ноль. Все слова, что готовила для защиты просто растворились из моей головы. Особенно, когда увидела его руки, сжатые до побеление в кулаки. Костяшки пальцев — разбиты в кровь. То, что он сидел и не двигался, было лишь внешним образом. Он горел изнутри, и те титанические усилия, что он применял, чтобы оставаться спокойным, меня чертовски пугали. Стоило