– Я хочу услышать любую чушь.

Ее придворные дамы, не говоря уже о служанках, боялись Изабеллу. Не то чтобы она была с ними особенно груба или свирепа, но за ее сухостью и холодностью они чуяли жестокость и безжалостность.

Женщина, упомянувшая о какой-то глупой истории, поспешно ответила:

– Это просто слухи, миледи, сплетни. Они говорили о короле. Ничего особенного.

Лицо Изабеллы порозовело, в глазах появился блеск, и говорившая еще поспешней добавила:

– Они говорили… эти люди… О, простите, миледи, они были, наверное, не в своем уме… Говорили, что король… что он еще ребенком был подменен нянькой. А настоящего сына великого Эдуарда нянька уронила, когда тот был еще младенцем, и он, бедняжка, умер. И потому, говорят они, потому…

– Ну, ну! – Изабелла сдвинула брови.

– Потому, они говорят… такой сын у такого короля…

– Какой сын?

– Я не знаю, миледи, я ничего не знаю. Это они…

Изабелла рассмеялась.

– В самом деле, глупая история. Ведь стоит только посмотреть на короля… Вы смотрели на него когда-нибудь?

– Да, миледи.

– Разве он не вылитый отец, каким тот был в его возрасте?

– Вы… вылитый, миледи.

– Если только нянька не нашла еще одного точно такого ребенка, – с улыбкой добавила Изабелла.

И все с облегчением рассмеялись и начали оживленно болтать о всяких пустяках.

Но для Изабеллы история прозвучала достаточно серьезно – как еще одно подтверждение того, в какую сторону направлены умы людей, как разочарован народ в преемнике старого короля. И ничего удивительного, что в этом народе созрела и дала ростки мысль о том, что король не настоящий и что такого короля, как нынешний, не мешало бы заменить на более достойного.

Да, ее муж окончательно потерял уважение народа. Люди хотят крепкого и сильного правителя, который не льет слезы по своим порочным дружкам, но побеждает в битвах, и при упоминании чьего имени враги трепещут, а не произносят такие слова, как Роберт Брюс, кто позволил себе во всеуслышание заявить: «Я больше опасаюсь духа Эдуарда I, чем всех армий Эдуарда II, и для меня куда труднее было бы отобрать хоть один дюйм земли у короля-отца, чем целое королевство у его сына».

Беднягу Эдуарда не только перестали любить и почитать, его начали презирать. В этом смысле история, которую она только что вытянула из напуганной женщины, очень показательна и пришлась Изабелле по сердцу.

Но жизнь есть жизнь, она диктует свои правила и законы, и той ночью Изабелла посетила своего мужа, чтобы узнать у него, как прошло погребение Гавестона… и не только для этого.

О, с каким презрением, разумеется скрытым, слушала она его слезливо-радостный рассказ о погребальном торжестве. Ну что за идиот! Никак не может угомониться, и это в такое время, когда люди мрут от голода и болезней. У Ланкастера хватило ума не препятствовать дурацкому представлению, которое, несомненно, вызвало еще большее небрежение, если не прямую ненависть народа к королю.

Неужели он забыл недавнюю историю страны, своего королевского рода Плантагенетов и что произошло с его дедом Генрихом III и особенно с прадедом, королем Джоном, прозванным Безземельным? Как тот лишился в результате неудачных войн почти всех владений во Франции; как признал себя вассалом папы римского; как, проиграв в борьбе с баронами, вынужден был подписать Великую хартию вольностей, по которой бароны получали право, в случае невыполнения королем ее установлений, поднимать против него восстание и которая ограничивала власть короля в землевладении, судопроизводстве и многом другом.

Ее муж хочет всего этого снова? В еще худшем варианте?.. О, какой дурак! Какой жалкий, беспомощный дурак!..

Она погладила его волосы, обняла. Прижалась к нему… Ей нужны дети от него. Еще дети. В них ее сила. Одного сына недостаточно. Мало ли что с ним может случиться. Почему-то мальчики умирают чаще – так она слышала. Сыновья будут поддержкой в обретении власти. Больше ей не на кого сейчас опереться. Ее могущественный король-отец умер. По слухам, это случилось сразу после того, как отца проклял глава тамплиеров Жак де Моле, когда последнего сжигали на костре. Ее брат Людовик, прозванный Сварливым, потому что вечно со всеми ссорился, был нездоров. Опять же, если верить тому, что говорят люди, ни один из сыновей бывшего короля Франции не будет теперь здоровым – после того, как их отец поступил с тамплиерами…

Изабелла содрогнулась, представив, как из пылавшего костра Гроссмейстер тамплиеров выкрикивал проклятия всему королевскому дому Франции… Нет, на братьев надежды нет. Она должна полагаться только сама на себя. И здесь, в Англии, тоже. Даже Ланкастер показал себя не слишком сильным человеком, к тому же медлительным и ленивым.

А от унижений со стороны короля Эдуарда, которые еще могут последовать, что весьма вероятно при его пристрастиях, от этих унижений ее вообще никто и ничто не оградит. Кроме собственной воли и хитроумия.

И потому – дети, ей нужны дети. Нужен сын! Ради этого она готова на многое… на все… Сдерживая презрение и ненависть, льнуть к мужу, ласкать его красивое тело, не испытывая никакого подобия любви или страсти… до определенного момента… А потом – снова ненависть и презрение.

Эдуард не замечал ее истинного отношения к нему – так искусно она это скрывала. Или, скорее, оно ему было безразлично.

Но свой супружеский долг он изредка выполнял.

* * *

Королева вновь забеременела. Это обрадовало Эдуарда, но не настолько, чтобы он мог совсем забыть о своих бедах и утратах. Главная его беда сейчас – Ланкастер, который не только забрал почти всю власть в свои руки, но продолжает пытаться оградить короля от немногочисленных друзей. Попросту лишить его этих друзей.

Наилучшим другом короля в последнее время стал Хью де Диспенсер. Ему было уже за пятьдесят, он верно служил прежнему королю и готов был делать то же по отношению к его преемнику. Когда бароны дружно ополчились против Гавестона, он был, пожалуй, единственным, кто хоть как-то поддерживал королевского любимца. То ли из хитрости, то ли просто из добрых побуждений. Эдуард хорошо это помнил. И Диспенсер пострадал за свою поддержку – бароны исключили его из состава Совета. Однако была в нем, видно, изрядная ловкость, умение выходить из положения, ибо вскоре он снова заседал в Совете, а от короля получил в награду ни много ни мало – целых два замка.

Когда убили Гавестона, не кто иной, как Диспенсер был рядом с королем, утешая и ободряя его. Что еще их сближало – Хью Диспенсер тоже ненавидел Ланкастера. Правда, с оговорками.

– Простите мне мой гнев, милорд, – говорил он, – ведь я позволяю себе рассуждать о вашем двоюродном брате, но с каким удовольствием, еще раз простите, я вступил бы с ним в поединок и всадил меч в его тело. За высокомерие и дерзость…