Пока Фийамон думала, Биэль рассуждала про себя, нарочно ли ростовщицей выбран именно такой образ? Широченный и очень высокий воротник, отделанный мехом, сливался с широкой симметричной прической так, что лицо как бы терялось на общем фоне, приобретало слегка нечеловеческий образ. Будоражило и навевало чувство тревоги, словно в темном лесу, когда ночные твари бродят в поисках душ.

- Мы категорически одобряем такое намерение, - согласилась, в конце концов, Кааппе. – Мы очень любим, когда люди чести высшей пробы считают именно семью Фийамон достойной разрешения своих тягот. И отдельно мне понравилась ремарка насчет неприличных долгов. Она звучит словно музыка. Однако я имела в виду несколько… иное.

Биэль едва удержалась от легкой гримасы. Собеседница вела разговор умно, тонко и в то же время как-то… предсказуемо. Казалось бы, стоило уже понять, что на маркизу не действует прием долгой паузы после провокационного замечания. И все равно чучело в мехах им пользуется. Если, конечно, это не ловкий прием, рассчитанный как раз на такую реакцию.

«Следи не за тем, что показывают» - так учил отец – «Выискивай пытливым взором то, что скрывают». Биэль, как и все дети Вартенслебенов, почтенного батюшку ненавидела искренней, бриллиантово-чистой незамутненной ненавистью, однако в уме старому негодяю отказать при всем желании не могла и регулярно пользовалась его уроками.

- Почему я обсуждаю этот вопрос именно с вами, дорогая моя? – Кааппе добавила в голос ничтожную, алхимически выверенную капельку панибратства.

- А вы хотели бы удостоиться чести лицезреть Его Величество? – удивилась Биэль. – Обсуждать денежные вопросы с Императором?

- О, разумеется, нет, - с видом этакой легкомысленности отмахнулась Кааппе. – Нисколько. Я даже и не думала обращаться к Оттовио. Сложные финансовые задачи ему определенно… не интересны.

Биэль пару секунд поразмыслила над тем, что могла сказать улыбка Фийамон, которую теперь следовало назвать «глумливой», а также очередная многозначительная пауза. Поразмыслила и решила, что немного прямоты здесь будет вполне уместно, а то беседа имеет неплохие шансы утонуть в молчаливых предложениях додумать невысказанное.

- Я могу со всей прямотой сообщить, что слухи о беспомощности, управляемости нашего правителя сильно преувеличены, - заверила маркиза.

- О, я слышу такую уверенность в ваших словах, моя дорогая… Она говорит о совершенном, исчерпывающем знании вопроса. О таком знании, которое можно приобрести лишь в самой доверительной, интимной обстановке.

Гримаса, едва заметно изогнувшая скупо накрашенные губы Фийамон, ясно отображала классическое «я поняла, что ты поняла, что я поняла». И была, к тому же, сдобрена хорошей порцией скабрезности.

- Любезная Кааппе, - очень мягко, очень доброжелательно улыбнулась Биэль, глядя прямо в глаза собеседницы. – Боюсь, еще пара жестов и фраз в том же духе, и мы выйдем отсюда не добрыми подругами, но заклятыми врагами.

- Я не вполне понимаю… - Кааппе сделала попытку скрыться за пустыми словами, но Биэль оборвала ее с той же мягкой непреклонностью.

- Есть определенные границы, которые не следует пересекать даже в самых откровенных беседах между самыми лучшими друзьями.

Читать мысли Биэль, к сожалению, не умела, но и так было ясно, о чем думает ростовщица. Фийамон сделала пробный и явно провокационный выпад, проверяя, как далеко можно зайти, она рассчитывала получить в лучшем случае щелчок по носу, и внезапно выхватила пощечину, хоть и метафорическую, однако не становящуюся от того менее ощутимой. Теперь Фийамон следовало выстроить новую линию поведения, причем быстро, экспромтом. А вот что это будет за линия – сейчас увидим…

- Простите, - чуть запинаясь, вымолвила Кааппе, явно с большим тщанием подбирая слова, кажется, ростовщица все еще не поняла, в чем суть промашки. – Я не ожидала, что мое предположение вас… заденет. Прошу понять меня правильно, связь с Его Величеством кажется мне привилегией. Милостью, которая не нуждается в сокрытии. Ибо сказано, что кто разделяет ложе с властелином, не совершает позорного поступка.

- А кто отдается маленьким людям, становится проституткой, - закончила цитату Биэль.

- Я еще раз приношу извинения. Если тема милости Его Величества по каким-то причинам неприятна…

- При чем здесь милость Его Величества? – с ледяным высокомерием отозвалась маркиза.

Кааппе моргнула, вряд ли первый раз за беседу, но маркизе показалось, что все-таки в первый.

Все становится на свои места, подумала Биэль. Фийамоны не знают, чего ждать от «Затворницы Малэрсида». Они считают меня новой и сильной фавориткой, которая окрутила юношу-императора, а теперь упивается всемогуществом и готова набивать сундуки, пользуясь моментом. Но, как люди умные – а они умны, глупцы не становятся одной из богатейших семей Ойкумены - должны принять во внимание, что здесь и в самом деле может состояться Сделка, настоящий договор. Соответственно Фийамоны выставили эту злобную меховую крысу вперед, чтобы посмотреть, как все пойдет и на что здесь можно рассчитывать. Она достаточно квалифицирована и способна вести переговоры о значимом, но ее потеря семью не подкосит, если вдруг все пойдет совсем плохо. И крыса меня не знает, попросту не понимает, чего ждать. Боится уронить престиж семьи, боится разгневать любовницу пусть нетвердо стоящего, но все же императора… боится упустить хорошую сделку, если каким-то чудом она все же проклюнется.

Что ж, пожалуй, разговор подошел к опасной грани, теперь следует немного сбавить накал, опустить в горячее молоко брусочек охлажденной патоки.

- Дорогая… - маркиза положила на стол ладонь в жесте, который был выверен до волоска и символизировал откровенность, душевность, почти что сестринство.

- Дорогая, если мои слова прозвучали слишком резко, то ныне уже моя очередь принести извинения. Видите ли, благосклонность Его Величества, во всех видах, действительно является привилегией. Но я – Биэль аусф Вартенслебен. И в жизни я руководствуюсь несколькими принципами,. Они достались нелегко и стоили мне очень дорого. В том числе, поэтому я отношусь к ним весьма трепетно и никогда их не нарушаю. Один из таких принципов: я не принимаю милостей того рода, которые вы упомянули. Ни от кого.

Кааппе моргнула второй раз, чуть двинула головой, будто широкий воротник начал сжимать ей шею. Но промолчала, слушая очень внимательно, ловя каждое слово.

- Скорее наоборот, моя постель это бенефиций, который следует заслужить. Только я вознаграждаю оным не за службу, а за впечатление, которое претендент сумел на меня произвести. Этим правилом я не поступалась никогда и не намерена поступаться далее. Также принципом, сугубым и нерушимым, является то, что моя постель и те, кто в ней оказываются – лежат за