На судопроизводстве присутствовал «лично фюрер». Капитан второго ранга Роберт Вебер приклеил себе усы и начесал на лоб челку. На рукаве у него была повязка со свастикой. Хотя среди офицеров присутствовал убежденный национал-социалист, старший врач запаса Хаман, он промолчал, и об оскорблении «его величества» никто не сказал ни слова.

Каждый член команды получил по бутылке красного вина, коробку со сладостями, табак, кекс и книгу. Даже погода была великолепной. Суровая северная зима как бы расслабилась. Над фьордом стояло бледное солнце, освещая горы, заснеженные берега и чужеземный линейный корабль.

Пополудни был вывешен специальный номер стенгазеты «Прожектор» и дано объявление, что вечером к команде обратится капитан. Ужин прошел как обычно: офицеры и матросы ели вместе привычную пищу. Все выпили, раздавались смех и пение. В полночь по динамику было объявлено о выступлении командира корабля, который начал словами:

— Экипаж линкора «Тирпиц»! Товарищи! Последние часы 1942 года я провел вместе с вами. Я принял участие в праздничном застолье, возвратившись в мыслях к уходящему году. В прошлом январе, покидая Вильгельмсхафен и направляясь в Тронхейм, мы мечтали о боевых походах и выходах в Северное море и Ледовитый океан, в Северную Атлантику и к французскому побережью, которые должны были принести нам славу.

Товарищи! Мы знаем, почему верховное командование не посылало нас до сих пор в океанские просторы. Сцепив зубы, мы повинуемся, хотя это подчас и трудно. Мы — солдаты и обязаны повиноваться.

Благодарю вас всех — офицеров, унтер-офицеров и матросов — за то, что вы, несмотря ни на что, с большой охотой и желанием изо дня в день несете свою нелегкую службу, что вы безоговорочно выполняете солдатский долг и по-прежнему готовы пойти в любое время в бой, сохраняя веру в победу…

Пожеланием счастливого 1943 года командир корабля закончил свое выступление. За эту ночь было еще много выпито, все разошлись уже очень поздно. Некоторые офицеры, то ли выпившие меньше других, то ли относившиеся к числу тех, кого алкоголь настраивает на меланхолию, продолжали сидеть группками, обсуждая речь капитана. Они соглашались с произнесенными им словами и прежде всего с тем, что осталось невысказанным: что «Тирпиц» сидел, как пес, на цепи и что его командиру следовало только предоставить свободу действий, чтобы он показал, на что способны он сам и экипаж его корабля.

Через несколько дней им стало известно о морском бое 31 декабря. В то время, как они пили вино, смеялись и пели песни, другие умирали…

6 января 1943 года.

Гитлер находился в «Волчьем логове» — в своей ставке в Восточной Пруссии, неподалеку от Растенбурга, посреди дремучих лесов и озер. Расположенные далеко друг от друга и почти незаметные для самолетов противника деревянные постройки, обнесенные заборами, заграждениями из колючей проволоки и минными полями, образовывали единый комплекс, в котором, кроме штаб-квартиры Гитлера, имелись помещения для охраны. Комплекс был еще не совсем готов, и организация Тодта[50]продолжала свою работу, когда Гитлер, перебравшийся туда, чтобы лучше следить за ходом операций на Восточном фронте и непосредственно руководить ими, принял гросс-адмирала Рёдера.

Фюрер обращался к нему с холодной вежливостью и даже осмелился прочитать целую лекцию по истории военно-морского флота Германии со времен гросс-адмирала Тирпица специалисту в военно-морских вопросах, человеку, по сути дела, создавшему современный немецкий флот за четырнадцать лет и успешно командовавшему им, этому образцовому офицеру, который вначале выступал против войны с Англией, а затем служил своему отечеству с полной отдачей сил и энергии, моряку, не допускавшему никакой партийно-политической деятельности на своих кораблях, христианину, оставшемуся до конца верным своим принципам и регулярно посещавшему богослужения.

Гитлер говорил о Первой мировой войне, о битве при Скагерраке, о мятеже матросов, о Версальском договоре, который ему удалось обойти. Рёдер не мог произнести ни слова, да, собственно, и не хотел говорить. Молча слушал он рассуждения Гитлера о вещах, которые знал лучше, чем он. Вероятно, фюрер хотел показать своему гросс-адмиралу, что хорошо разбирается в конструктивных особенностях кораблей различных классов и в их боевых возможностях, а также в менталитете матросов, так как долго распространялся на эти темы. Гросс-адмирал подумал уже было, что может быть спокоен за судьбу крупных соединений надводных кораблей, когда Гитлер вдруг сказал:

— Я не хочу более терпеть бездействие линейных кораблей. А впрочем, они ни на что не годятся. Их 380-миллиметровые орудия принесли бы больше пользы в наземных казематах. В этом случае им потребовался бы и гораздо меньший обслуживающий персонал. Я распорядился разработать планы сооружения железобетонных бункеров, в которых и будут размещены эти железные монстры, снятые с кораблей, для обороны норвежского побережья. Ныне же в случае высадки войск союзников наша авиация будет занята преимущественно прикрытием ваших кораблей и зенитных батарей. Линейные корабли устарели и уже не современны. Сравните хотя бы кавалерийские дивизии с танковыми… И эта морская кавалерия тоже должна исчезнуть. Я пущу ее на металлолом и использую для более нужных дел…

После долгой паузы Гитлер продолжил:

— Я вижу единственную возможность спасти «Принца Ойгена» и «Хиппера» от списания. Они быстроходны. Их можно переоборудовать в авианосцы. Это же можно сделать с «Лютцовым» и «Шеером», скорость которых повысится, если снять их 280-миллиметровые башни… За этот счет будет значительно увеличена и взлетно-посадочная палуба… Вывод кораблей из строя следует начать с «Гнейзенау», который находится уже длительное время в ремонте. Освобождающиеся матросы будут переведены на подводные лодки, где как раз ощущается недостаток в специалистах, а также на береговые батареи.

Монолог Гитлера длился полтора часа. Гросс-адмирал обескураженно слушал приговор своему флоту. Дело всей его жизни было в опасности: этот салонный стратег грозился его уничтожить. Но адмирал все еще воздерживался от возражений. В своем возрасте — ему скоро должно было исполниться шестьдесят семь лет — он считал партию проигранной. Тем более что от своего визави он однажды услышал своеобразное признание: «На земле я герой, на море же — слабак».

Гитлер поднялся из-за стола, произнеся:

— Решение, которое я принял, имеет историческое значение.

Произнеся эти слова, он проводил гросс-адмирала до двери. Прощаясь же, сказал: