– Живи, Тимка. Не валяй дурака, – услышал он знакомый голос. – Может, и доживешь до победы. Ты сильный.

Тимофей приподнял голову. Вот они, два ботинка. Один – тщательно зашнурованный, другой – «каши просит», постояли и удалились в неизвестность. За ними последовали чудовищно рваные опорки, далее – грубо вырезанные деревянные подметки, кое-как примотанные к завшивленным портянкам. Всего Тимофей насчитал пять пар ног. Он так и лежал брюхом на снегу. Увесистый пинок, окрик – пришлось подняться на ноги. Тимофей хотел приблизиться к штурману. Удар прикладом в грудь не причинил сильной боли, но не дал двинуться дальше. Ильин потратил последние силы, чтобы справиться с дыханием. Окликнуть штурмана, один лишь, самый последний раз, поймать его взгляд, но как совершить этот подвиг?

– Эй, Тимка! – Тимофей обернулся. – Анатолий стоял, прямо, расправив плечи, выпятив грудь, будто под ногами его был не грязный снег, а брусчатка Красной площади. В рваной, запятнанной бурой кровью рубахе и офицерских галифе, он смотрел на Тимофея из-под козырька немыслимой шапки. Головной убор являлся наследием лагерника-старшины, умершего от разрыва сердца прямо на мосту, на разборке завалов. После старшины шапку носил лейтенантишко – жалкий доходяга, убитый кровавым поносом. Тимофей слышал, как товарищи уговаривали Анатолия не брать шапку мертвеца. Дескать, она приносит несчастье и смерть. Но Анатолий не послушал – очень уж донимал его холод. И вот теперь старый товарищ стянул лагерное наследие с головы.

– Лови! – крикнул он, прежде чем кинуть в Тимофея шапкой.

Стеганая внутренность головного убора хранила тепло тела Анатолия Афиногеновича, и Тимофей, внезапно замерзнув, поспешил надеть его поверх портянки. Натянул низко, стараясь закрыть не только уши, но и глаза. Эх, отощал летчик. Не только тело исхудало, – вместилище ума ссохлось. Да разве такое возможно? Невелика шапка, а вот, поди ж ты, натянулась на портянку, села низко, прикрыв лоб и брови. Ничегошеньки не стало видно. Тимофей опустил глаза, уставился на примятый посеревший снег, а потом и вовсе зажмурился. Но все ухищрения оказались тщетными. Ну хоть бы он отупел от голода, как многие другие в этом лагере, хоть бы оскотинился, утратил способность к состраданию! Не тут-то было! Терпи, Ильин, муку. Смотри и чувствуй, как лучший твой друг восходит на эшафот, как становится на скамью. Почувствуй вместе с ним на своей шее жесткую обледенелую петлю.

Скамья отлетела в сторону. В разгар зимы, с ясного, блистающего яркой синевой неба прогремели грозовые раскаты. Пять тел воспарили в морозном мареве. Одно из них когда-то было штурманом бомбардировщика «Ледокол». Ах, зачем их не сбили над Испанией? Зачем выжили они под Смоленском?

Горе! Какого оно цвета, каково оно на вкус? Солоно, горячо, жгуче, словно кислота. Тимофей, не в силах смотреть на парящие в воздухе тела, снова уставился себе под ноги. До блеска начищенные сапоги Зигфрида остановились рядом с ним. Мерзнет, наверное, в такой-то обувке, но ни за что не поменяет юфть на валеную шерсть. Лощеная скотина.

– Не хочешь смотреть на последний полет друга? – проговорил Зифгрид. – Если бы не возмутительное заступничество наших доблестных асов, я сгноил бы тебя, Ильин. Лейтенант Пёс – отличный партиец. Но кто вбил ему в голову, что вы, русские, – тоже арийцы? Что за бредовая фантазия?

Начальник лагерной охраны чисто, с омерзительным тщанием выговаривал каждый слог. Такой же выговор был у алкаша, персонажа сохранившихся в памяти московских воспоминаний. Персонаж жил на печи в домишке в Нагорном поселке. Его привечала знакомая Тимофею девушка. Как же её звали? Ксения? Клавдия?

– Ты сдохнешь как собака! – прошипел Тимофей.

Первый удар подкованного сапога оказался внезапным. Тимофея подбросило в воздух. Снег оказался странно твердым, словно чугунная плита, вышиб из легких весь воздух без остатка. Второй удар был нацелен в лицо. К нему Ильин хоть и подготовился, но увернуться не смог, лишь чуть-чуть откинул голову назад. Он слышал отвратительный хруст. Рот мгновенно наполнился соленым. Тимофей боялся жгучей боли. Но она не приходила. Ему удалось перевести дыхание, удалось совладать с болью. Он всё ещё мог двигаться и соображать. Он мог слышать и знал, что конвоиры сняли автоматы с предохранителей. Значит, не стоит совершать резких движений. Тимофей медленно поднялся, сплюнул на снег кровь и выбитые зубы.

– Теперь будешь глотать свою баланду не жуя, – проговорил Зифгрид. – Станешь доходягой и сдохнешь.

Тимофей сомкнул разбитые губы. Очень больно. Но боль может принести пользу – помогает превозмочь ярость. Вокруг стояли конвоиры в надвинутых на глазах касках. Овчарки натянули поводки, щерили пасти, будто улыбались, глумливо потешаясь над его бессилием.

– Я думаю, что лейтенант Пёс неправ. Ты должен отрабатывать свой усиленный паек. – Пухлые губы Зигфрида забавно хлюпали, но русская речь его оставалась чистой и внятной.

Тимофей, как зачарованный, смотрел на округлые щеки унтера. Когда тот ухмылялся, на них появлялись забавные ямочки. Забористые русские морозы придали его коже нежный персиковый оттенок, покрыли жидкую бороденку благородной, не по годам яркой проседью. Откуда ни возьмись явился и комендант лагеря. Господин Раутенберг был старше годами, выше ростом, костляв и, кажется, не знал никакого языка, кроме родного. Комендант лагеря не гнался за модой и одевался сообразно русскому климату в белые валенки и длиннополый овчинный тулуп поверх офицерской шинели. Если бы не фуражка с орлом и тонкий арийский нос, коменданта лагеря вполне можно было бы принять за ломового извозчика.

– Sind Sie gut, Siegfried? Hoffentlich russischen Kālte gehen, um die bayerische heiβen Jungs profitieren?[25] – Раутенберг хлопнул Зигфрида по плечу.

Щеки начальника лагерного конвоя залились ярким румянцем.

– Schützen Gefangenen – eine schlechte Arbeit für einen echten Soldaten.[26]

– Мне бы настоящего боя! – добавил Зигфрид, не сводя глаз с лица Тимофея.

– Будет вам ещё настоящий бой, пидарасы, – тихо и внятно произнес Ильин.

– Dieser Mann… was ist das?[27] – вытаращил глаза Раутенберг.

– Ильин, – фыркнул Зигфрид.

– Warum ist er nicht bei der Arbeit? Warum unverschаmten uns hier?[28]

– Diese Rebellen – Russian as. Lieutenant Pes Yagdgeshvader Gryunherts stand für ihn[29].