Крылова выключила музыкальный центр в тот самый момент, когда вся группа, решив помочь основному исполнителю дружно рявкнула: «Balls to the Wall!»* (* сноска – судя по всему, в квартире Крыловой звучала песня в исполнении немецкой группы «Accept», которая так и называется: Balls to the Wall!)

Сидевший за столом Мясоедов с трудом поднял голову и уставился на жену тяжелым, ничего не выражающим взглядом.

– Так обязательно надо было делать? – наконец спросил он, придя к выводу, что молчаливого упрека стоящая перед ним женщина понимать не хочет. – Ведь можно просто убавить звук. А еще лучше сперва спросить: «Можно я немного убавлю звук?»

– Ты же знаешь, я это терпеть не могу, как оно называется? Тяжелый рок? Хэви метал? – Вика раздраженно схватила стоящую на столе почти пустую бутылку из-под виски. – И что, обязательно надо напиваться? Есть какой-то повод? Очередной прилив жалости к себе, любимому?

– А вот знаешь, чего не могу терпеть я? – медленно, чеканя каждое слово, процедил Мясоедов. – Я ненавижу, когда тебе наплевать на то, что со мной происходит. Тебе наплевать, когда рушится все, на что я рассчитывал все эти месяцы. Когда теперь уже точно ясно – все, на что я способен, это дышать свежим воздухом и пугать мамочек на детской площадке. Ах, нет! Я еще могу устроиться пугалом в ближайший колхоз. Буду костылем ворон отгонять. Ты не в курсе, тут где-нибудь поблизости никаких колхозов не завалялось?

– У тебя что-то произошло? – Вика тяжело опустилась на один из стульев и обхватила себя руками, пытаясь унять появившуюся невесть откуда и теперь пробирающую всю тело мелкую дрожь.

– Произошло!

Мясоедов с силой ударил кулаком по столу. Стоящая перед ним почти пустая бутылка виски закачалась, но все же устояла.

– Произошло, – тихо повторил он и, взяв бутылку в руки, привычным движением открутил крышку, – облажался я. По-крупному облажался. И не просто сам по себе, а еще и кучу народа позвал, чтобы они на это безобразие посмотрели.

– Бывает.

Вика устало пожала плечами, чувствуя огромное желание свернуться калачиком, но не в постели, а на диване в гостиной. Не раскладывая его, так чтобы можно было прижаться спиной к мягким подушкам, натянуть плед на самую макушку, закрыть глаза и попытаться хоть на какое-то время ускользнуть из этого мира, в котором одни люди умирают в то самое время, когда их жизнь еще даже не коснулась расцвета, а другие живут, не давая при этом жить другим. Нет, последняя часть возникшей в голове фразы была вовсе не о Жоре, попыталась убедить себя Крылова. О Жоре сейчас ей думать совсем не хочется, потому что она о нем думает всегда. Беспрерывно. Все время с того самого дня, когда он попал в эту ужасную аварию. А сейчас ей хочется подумать о чем-то другом, а еще лучше, вовсе ни о чем не думать, если такое, конечно, возможно.

– Главное ведь, что все живы, – произнесла она так, что сама не смогла бы точно определить, было ли сказанное вопросом или утверждением.

– Ты думаешь? – Мясоедов залпом проглотил налитый в стакан виски. – Думаешь, жизнь это самое главное, что есть у человека?

Стакан с силой ударился о поверхность стола. «Как громко, – беззвучно пожурила мужа Крылова, – неужели это так необходимо – производить столь громкие звуки?»

– Знаешь, – сказала она вслух, – когда у тебя на глазах вытаскивают из петли двадцатишестилетнего парня, с которым ты вместе работаешь… работала еще вчера, и который хвастался тебе своими планами на будущее, да, в этот момент понимаешь, что жизнь – это самое главное, что есть у человека.

– У вас что… – Жора не закончил фразу. Нахмурив лоб и стиснув тяжелые кулаки, он пытался собрать воедино рассеянные, растерзанные алкоголем в клочья остатки сознания, но, очевидно, эти попытки были слишком тяжелой задачей для его организма. – У вас кто-то умер? – наконец смог сформулировать он вопрос.

– Распашной Гена, – сухо отозвалась Вика, – я тебе о нем рассказывала. Сегодня нашли повешенным в Подольском районе.

– Сам или помогли? – следующий вопрос дался Мясоедову уже легче, должно быть, мыслительная активность в его голове начала понемногу восстанавливаться.

Вика пожала плечами.

– Следов насилия пока не обнаружили. Но ты знаешь, это ничего не значит.

Встав со стула, Крылова шагнула к выходу из кухни.

– Я лягу сегодня в гостиной, – обернулась она к мужу. – Не обижайся, но не хочу дышать всем этим, – Вика кивнула в сторону стоящей на столе бутылки.

– Нет проблем, – мрачно усмехнулся Жора. – Диван в твоем полном распоряжении.

Дождавшись, когда жена выйдет из кухни, Мясоедов вылил в стакан остатки виски. Подняв стакан над головой, Жора взглянул на висящую под потолком люстру сквозь толщу янтарной жидкости. Увиденное не произвело на него большого впечатления.

– Что может важнее, чем жизнь, – пробормотал он перед тем как опрокинуть стакан в рот, – разве что то, какая эта жизнь. Какая! Вот что важно!

С горечью взглянув на пустую бутылку, Жора негромко чертыхнулся и, оставив кухню неубранной, направил коляску в сторону спальни.

Суббота, 22мая

Субботнее утро началось с обещанного визита в кабинет Шемякина. Быстро опросив сперва Панина, а затем и Малютина, и ухитрившись продемонстрировать при этом удивительную любезность, никак не вяжущуюся с его вчерашней манерой общения, Виктор отпустил оперативников.

– Ну что же, – он улыбнулся застывшей в ожидании Крыловой, – я так понимаю, накануне вечером у Распашного никаких поручений от тебя не было.

– Нет, – покачала головой Вика, – мы почти весь день провозились с подозреваемым, но он тут точно ни при чем.

– Это с чего вдруг? – заинтересовался Шемякин.

– Задержан. Сегодня в двенадцать суд. Думаю, с санкцией проблем не будет.

– Прямые улики?

– Свидетель. Парень утверждает, что весь вечер не выходил из квартиры, а свидетель говорит, что видела его на улице почти сразу после убийства.

– Надежный свидетель-то? – непонятно с чего уточнил вдруг Шемякин.

– Да кто ж знает, – Вика попыталась улыбнуться, но почувствовала, что губы не хотят ее слушаться, – какой бы ни был, а сомнение уже есть.

– А любое сомнение трактуется судом в пользу суда, – с улыбкой подхватил Виктор, – все правильно. Ну ладно, не буду тебя отвлекать от работы. Чего, собственно, и тебе желаю.

– Не поняла, – Вика поправила упавшую на лоб прядь волос, – чего ты мне желаешь?

– Не отвлекать меня от работы, – тон Шемякина переменился в одно мгновение, стал сухим, колючим. – Что тут непонятного? У тебя свои дела, у меня свои. Вот и иди. Каждый займется своим делом.

– Подожди, – Вика, не ожидавшая от собеседника столь стремительной перемены настроения, немного растерялась. – Ты получил уже биллинг телефона Распашного?