Я поняла, что это не кто-то из ребят, разве что у этогокого-то есть неизвестные мне склонности.

— Анита, это я, Тамми. Как ты себя чувствуешь?

Я подняла глаза, но собственные волосы застили зрение, и невидно было лица. Я хотела сказать «помоги мне сесть», но ничего не произнесла.Попробовала еще раз, и она наклонилась пониже, чтобы расслышать. Она отодвинулаот уха локон каштановых волос, будто так ей будет лучше слышно.

— Помоги... — Я сглотнула слюну. — Помоги мнесесть.

Она подложила мне руку под спину и подняла. Ростом детективТамми Рейнольдс была пять футов десять дюймов и тренировалась все время хотя бынастолько, чтобы другие копы — то есть мужчины — не считали ее слабачкой. Ейподнять меня было просто.

Она прислонила меня спиной к ванне.

Теперь надо было остаться в этой позе, и это было тоженепросто. Я оперлась на локоть, но не упала.

Тамми взяла тряпку с края раковины, где положила, и сноваприжала к моему лбу. Тряпка была холодная, и я отдернулась. Холодно — новыйсимптом. Это навело меня на мысль.

— Ты мне... — я прокашлялась, — ты мне мокрыхтряпок не прикладывала?

— Ну да. Мне это помогает от тошноты.

— Холодная тряпка мне, кажется, не помогает.

Я не стала говорить, что хуже этого она ничего не моглапридумать. С тех самых пор, как я унаследовала зверя Ричарда или чьего тамзверя, холод мне при болезни совсем не помогал. Я теперь исцелялась какликантроп, то есть при болезни температура поднималась так, будто тело хочетсебя сварить. Один доктор с самыми лучшими намерениями чуть не убил меня,посадив в ванну со льдом при такой опасно высокой — по его мнению —температуре.

Меня начало трясти.

Она встала, убрав тряпку, и повесила ее сушиться на крайраковины.

— А я сблевала во дворе.

Она положила руки на раковину, опустив голову.

Я обхватила себя руками, стараясь унять дрожь, но это непомогло. Холодно. А раньше мне холодно не было. Хороший это симптом или плохой?

— Зрелище здесь то еще, — сказала я. —Наверняка ты не единственный коп, который расстался с завтраком.

Тамми поглядела на меня из-под края волос. Ей приходилосьстричься коротко, как полисменам мужского пола, но она все же отращивала их домаксимально разрешенной длины.

— Может быть. Но только я одна упала в обморок.

— Не считая меня.

— Да, ты и я, единственные здесь женщины.

Вообще-то мы не были подругами. Она была Последователем Пути— христианский вариант ведьмовства. Почти все Последовательницы — зелотки,больше христиане, чем любой правый, будто все время доказывают, что они тожедостойны спасения. Тамми несколько смягчилась, когда стала встречаться с ЛарриКиркландом, моим коллегой. Но только сейчас я заметила, насколько повытерсяэтот яркий и сияющий экстерьер. Полицейская работа сжирает тебя начисто ивыплевывает остаток.

Мы, женщины, должны быть еще железнее прочих, чтобы наспринимали за своих. Сегодняшний день нашей репутации не помог.

— Это не твоя вина, — сказала я. Меня начиналотрясти чуть сильнее.

— Нет, это вина моего чертова доктора.

— Извини? — переспросила я, поднимая глаза.

— Он мне выписывает противозачаточные пилюли, а потом,паразит, выписал антибиотик и не предупредил, что на его фоне пилюли недействуют.

У меня глаза полезли на лоб.

— То есть ты хочешь сказать...

— Ага. Что я беременна.

Я понимала, что у меня на лице удивление, но скрыть его немогла.

— А Ларри знает?

— Ага.

— И что... — Я попыталась подобрать разумныеслова, но оставила старания. — Что вы будете делать?

— Жениться, черт бы его побрал!

Наверное, что-то такое выразилось у меня на лице, потому чтоона присела рядом со мной.

— Я люблю Ларри, но я не собиралась прямо сейчасвыходить замуж и уж точно не собиралась заводить ребенка. Ты знаешь, насколькотрудно женщине пробиться на этой работе? Ох, извини — ты-то уж точно знаешь.

— Да нет, — ответила я, — у меня не совсемтак. Полиция — это не вся моя карьера.

Меня снова затрясло. Никакое удивление не могло менясогреть.

Она сняла с себя жакет, показав револьвер в кобуре спереди.И набросила жакет на меня. Я не спорила, а наоборот — взялась руками за лацканыи завернулась.

— Ты от беременности дрожишь? — спросилаона. — Мне говорили, что ты себя плохо чувствуешь.

Я глупо заморгала, уставясь на нее, пытаясь понять.

— Ты сказала — беременность?

Она состроила гримасу.

— Анита, ради Бога! Я никому не сказала, но они всеравно догадаются. Меня вывернуло на месте преступления, чего никогда не бывало.Перри меня вывел во двор. Я не отключилась, как ты, но почти. Немного временипройдет, пока они догадаются.

— Это не первый осмотр места преступления, на которомменя вывернуло. Даже не четвертый. Со мной давно этого не бывало, но раньшеслучалось. Тебе наверняка рассказывали, как я блеванула на тело. Зебровскилюбит рассказывать в подробностях.

— Это да, но я думала, он привирает. Ты же его знаешь.

— Он не привирает.

— Мне ты можешь врать, если хочешь. Но они рано илипоздно узнают, если ты не собираешься делать аборт.

— Я не беременна, — произнесла я не без труда,потому что меня так трясло, что говорить было трудно. — Я простонездорова.

— У тебя озноб, Анита, а не жар.

Как ей объяснить, что у меня бурная реакция на укус вампира ичто у меня общий зверь с Ричардом? Не всякую метафизику легко объяснить. Посравнению с ней беременность — вещь простая и нестрашная.

Она схватила меня за руки — как недавно Дольф.

— У меня уже три месяца. А у тебя? Ты мне скажи,пожалуйста, скажи, что я не дура. Что я не загубила свою жизнь, забыв прочитатьаннотацию к лекарству.

Меня так трясло, что слова рвались в клочья, но все же ясмогла произнести.

— Я — не — беременна.

Она встала и повернулась спиной:

— Хочешь врать — ври, черт с тобой.

Я попыталась что-то сказать, сама не зная что, но она вышла,оставив дверь открытой. Не знаю, хотелось ли мне остаться одной. Меня трясловсе сильнее, будто я насмерть замерзала изнутри. Ларри Киркланд был в отъезде,готовился к получению статуса федерального маршала. Он еще не имелчетырехлетнего стажа истребителя вампиров и потому не мог получить егоавтоматом. Интересно, из-за беременности Тамми ему тяжелее вдалеке от нее илилегче? А, черт с ними с обоими.