Патрульный у двери был бледен, в темных глазах слишком видныбыли белки.

— Лейтенант Сторр ждет вас, миз Блейк.

Я не стала исправлять обращение на «маршал». «Маршал Блейк»— от этого я начинаю казаться себе почетным гостем на параде.

Патрульный открыл дверь, потому что на нем были резиновыеперчатки. Я оставила свой набор дома, потому что, когда я поднимаю зомби дляклиентов-миллионеров, Берт просит меня не надевать мой мешковатый комбинезон.Как он говорит, это непрофессионально выглядит. Так как он согласилсяоплачивать мне все расходы на химчистку, вызванные этим маленьким правилом, яне стала спорить.

— Не трогай ничего, пока я не добуду намперчатки, — велела я Джейсону.

— Перчатки?

— Хирургические. Иначе тут найдут скрытый отпечаток,поднимут всех на уши, а потом выяснится, что это твой или мой. Представляешь?

Мы стояли в узком проходе, где лестница начиналась прямо отдвери. Слева гостиная, а справа проход, ведущий в столовую. Дальше дверь, закоторой кухонный столик и раковина.

Цвета я видела неточно, потому что так и не сняла солнечныеочки. Никак не могла решить, не заболит ли снова голова без них. Но все жеосторожно сняла их. Болезненно проморгалась, но через несколько секундадаптировалась. Если не попадать под прямое солнце, то все будет нормально.Наверное.

Первым вошел в комнату и заметил нас детектив Мерлиони.

— Блейк! Я уж думал, вы сдрейфили.

Я поглядела на высокого детектива с коротко подстриженнымиседыми волосами. Ворот белой рубашки расстегнут, смятый галстук распущен, ивообще он ослабил все, что можно было, не думая, как выглядит. Мерлиони нелюбит галстуков, но обычно выглядит все же аккуратнее.

— Там, видно, плохо, — сказала я.

— С чего вы взяли? — нахмурился он.

— Вы отпустили узел галстука, будто вам не хваталовоздуха, и не назвали меня ни цыпочкой, ни лапонькой. Пока что.

— Ну, цыпочка, это когда было, — полыхнул онбелозубой улыбкой.

Я покачала головой:

— Не найдется ли тут для нас перчаток? Я сегодня несобиралась на осмотр.

Тут он глянул на Джейсона, будто впервые его увидел. Но насамом деле он давно его заметил. Копы на месте преступления замечают все.

— А кто это?

— Мой водитель на сегодня.

— Водитель? Ну-ну. Выходим в люди.

Я посмотрела на него без улыбки:

— Дольф знал, что я сегодня паршиво себя чувствую и немогу вести машину. Он мне разрешил привезти с собой водителя. Если бы тут небыл весь квартал забит репортерами, я бы его оставила у дверей, но не хочу,чтобы он туда возвращался. Они не поверят ни за что, будто он не участвует врасследовании.

Мерлиони подошел к большому венецианскому окну гостиной иприподнял занавеску, чтобы выглянуть.

— Они сегодня чертовски настырны.

— Как они здесь так быстро оказались?

— Вызвал, наверное, кто-нибудь из соседей. Всякий нынченоровит влезть в телевизор. — Он повернулся к нам. — Как зовут вашеговодителя?

— Джейсон Шулайер.

Он покачал головой:

— Имя мне ничего не говорит.

— И я вас тоже не знаю, — ответил Джейсон сулыбкой.

Я нахмурилась:

— Послушайте, Мерлиони, я же не знаю вашего имени,только фамилию. Я не могу вас представить.

— Роб. Роб Мерлиони.

— Вид у вас не подходит под такое имя.

— То же и моя мама говорит. Она все пристает ко мне:«Роберто, я тебе дала такое красивое имя, ты должен им пользоваться».

— Роберто Мерлиони. А что, звучит.

Я представила их друг другу — наверное, никогда я еще неделала такого официального представления на осмотре места преступления.Мерлиони явно не хотел возвращаться обратно.

— В кухне ящик с перчатками, берите сколько вам надо. Ая пошел на улицу покурить.

— Я не знала, что вы курите.

— Только что начал. — Он посмотрел на меня, и вглазах его стоял ужас. — Я видал и похуже, Блейк. Мы с вами вместепроходили через худшее. Наверное, я просто старею.

— Ну-ну, Мерлиони, только не вы.

Он улыбнулся, но как-то машинально.

— Я скоро вернусь. — Потом улыбка сталашире. — И не говорите Дольфу, что я не выставил вашего водителя на улицу.

— Честное скаутское.

Он вышел, тихо закрыв за собой дверь. В доме было оченьтихо, и только шелестело отопление. Слишком тихо здесь было для свежего местапреступления, слишком недвижно. Полагалось, чтобы всюду сновали люди, а сейчасмы стояли в двери в колодце тишины такой густой, что слышен был шум собственнойкрови в ушах, гулкий, наполняющий чем-то беззвучие.

Волосы у меня на затылке встали по стойке «смирно», и яповернулась к Джейсону. Он стоял в своей детской синей футболочке, спрятавбезмятежное лицо за темными очками, но из него текли струйки энергии, проползаянервирующим ветром по коже.

Он такой был с виду милый, безобидный. Но если уметьощущать, кто он такой, он уже ни милым, ни безобидным не кажется.

— Что с тобой? — шепнула я.

— А ты не чуешь запаха? — хрипло шепнул он.

— Какого запаха?

— Мясо, кровь.

Черт побери.

— Нет, — ответила я, но ощущение его ползучейэнергии на коже вызвало и моего зверя, как призрак из глубины тела. Этафантомная тень потянулась во мне, как здоровенный кот, просыпающийся от долгойдремы, и я тоже учуяла. Не только кровь — Джейсон был прав. Мясо. Кровь пахнетсладковато и металлически, как старые медные или никелевые монеты, но когдакрови много, она пахнет гамбургером. И не приходится ожидать хорошего — меняждет что-то очень плохое, если человеческое существо низведено до запаха грудырубленого мяса.

У меня приподнялась голова, ноздри втянули воздух. И моиноги оказались уже на нижней ступеньке, когда я смогла прийти в себя.

— Это наверху, — шепнула я.

— Да, — согласился Джейсон, и в его голосеслышалась рычащая нотка. Если не знать, к чему прислушиваться, можно былорешить, что его голос просто ниже обычного. Но я знала, что слышу.

— Что происходит? — спросила я, и снова шепотом,наверное, чтобы нас не услышали. Джейсон тоже шептал либо поэтому, либо нет. Яне стала спрашивать. Если он и подавлял в себе желание взлететь по лестнице ипокататься на месте убийства, мне это знать не обязательно.

Я обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь.