Во дворах росли средней величины деревья, и этоподсказывало, что району лет десять. Деревья вырастают не сразу.

Огромную антенну телефургона я увидела раньше полицейскихмашин.

— Твою мать.

— В чем дело? — спросил Джейсон.

— Репортеры уже здесь.

Он глянул вперед:

— Как ты узнала?

— Никогда не видел телефургона с такой здоровеннойантенной?

— Кажется, нет.

— Счастливчик.

Наверное, из-за фургона репортеров полиция перекрыла улицу.Было бы у них время, поставили бы официального вида рогатки. Сейчас здесь былапатрульная машина, облокотившийся на нее полисмен в форме и желтая лента«прохода нет», натянутая через улицу между двумя почтовыми ящиками.

Присутствовали также два телевизионных фургона и кучкагазетчиков. Их всегда можно узнать по фотоаппаратам и отсутствию микрофонов.Хотя они тебе в морду диктофоны суют.

Нам пришлось из-за них припарковаться за полквартала. Когдазамолк двигатель, Джейсон спросил:

— Откуда они так быстро узнали?

— Кто-нибудь из соседей позвонил или фургон оказалсяслучайно рядом. Когда идет разговор по полицейской рации, репортеры могутперехватить.

— А почему там их не было, на первом месте?

— Там дом изолированный, добраться туда труднее, асроки все равно поджимают. А может, здесь замешана местная знаменитость илипросто лучше схавают.

— Лучше схавают?

— Более сенсационный материал, — пояснила я, нопро себя подумала, какой материал может быть более сенсационным, чем труп,прибитый гвоздями к стене собственной квартиры. Хотя, конечно, такихподробностей газетчикам не сообщают — если только их можно скрыть.

Я расстегнула ремень безопасности и взялась за ручку дверцы.

— Пройти через репортеров — это будет первая трудность.Нравится, не нравится, но я сама что-то вроде местной знаменитости.

— Дама сердца Принца города, — улыбнулся Джейсон.

— Вряд ли кто-то назовет это так вежливо, но ты прав.Хотя сегодня их будет больше интересовать убийство. О нем они будут меняспрашивать, а не о Жан-Клоде.

— Тебе вроде лучше, — заметил он.

— Кажется, да, хотя не знаю почему.

— Может быть, причина твоей реакции выветривается?

— Может быть.

— А мы будем выходить из машины или отсюда посмотрим?

Я вздохнула:

— Выхожу, выхожу.

Джейсон вышел и оказался с моей стороны раньше, чем я успелапоставить ногу на землю. Сегодня я разрешила ему себе помочь. Мне было уже нетак плохо, но весьма далеко от моей лучшей формы. Нехорошо было бы отказатьсяот помощи и плюхнуться мордой. И я изо всех сил старалась пригасить мачизм —свой, а не Джейсона.

Я взяла его под руку, и мы пошли по тротуару к стоящим тамлюдям. Их было много, и почти все — не репортеры. Место первого убийства былоуединенным, без соседей, а здесь полно домов — отсюда и толпа.

Табличка была у меня на шее — я ее так и не сняла. Сейчас,когда мне стало лучше, я сообразила, что рука Джейсона как раз на пути моейруки, если надо будет потянуться за пистолетом. Идти от него слева я не хотела,потому что стреляю я правой, но даже и так он мог мне помешать.

Значит, мне лучше, раз я так тревожусь насчет пистолета.Приятно знать. Очень противно, когда тебе плохо, а тошнота — одно из величайшихзол вселенной.

Наверное, из-за Джейсона репортеры не сразу сообразили, кток ним идет, и мы миновали уже половину толпы зевак, почти пробились к желтойленте, когда кто-то из них меня заметил.

Диктофон оказался у меня под самым носом:

— Миз Блейк, зачем вы здесь? Убитая женщина сталажертвой вампира?

Твою мать. Если я сейчас просто скажу «без комментариев»,газета выйдет с шапкой «Возможная жертва вампира».

— Меня на многие противоестественные преступлениявызывают, мистер Миллер, вы это знаете. Не только на вампире кие.

Он был доволен, что я помню его фамилию. Многие любят, когдаих запоминают по именам.

— Так это не нападение вампира?

Блин.

— Я же еще там не была, мистер Миллер, ничего невидела. И знаю не больше вашего.

Репортеры сомкнулись вокруг меня, как сжатая рука. На нассмотрела здоровенная камера — из тех, что таскают на плече. Попадем вполдневный выпуск, если ничего не случится более интересного.

Вопросы сыпались со всех сторон:

— Это нападение вампира?

— Какого рода монстр?

— Вы ожидаете новых жертв?

Одна женщина подобралась так близко, что лишь хваткаДжейсона не дала нас разделить.

— Анита, это ваш новый бойфренд? Вы бросили Жан-Клода?

То, что репортер может задать такой вопрос, находясь рядомсо свежим трупом, показывает, каких высот достиг интерес СМИ к личной жизниЖан-Клода.

И стоило ему прозвучать, тут же посыпались аналогичные. Непонимаю, почему моя личная жизнь интереснее убийства — или хотя бы сравнима поинтересу.

Если я скажу, что Джейсон — мой друг, они эти слова извратят.Скажи я, что он телохранитель, — по всем газетам начнут муссировать, чтомне нужен телохранитель. В конце концов я бросила отвечать на вопросы и поднялатабличку повыше, чтобы ее заметил постовой возле ленты.

Он приподнял ленту, пропуская нас, и потом ему пришлосьвыдержать давление тел, ринувшихся за нами. Мы шли к дому под градом вопросов,которые я просто игнорировала. Бог один знает, что они смогут сделать из тогонемногого, что я уже сказала. Что угодно — от «Слова истребительницы: это работавампира», или «Слова истребительницы: это работа не вампира» и до моей личнойжизни. Я перестала смотреть новости и читать газеты, если думала, что могу вних оказаться. Во-первых, мне очень не нравится видеть себя в движущейсякамере. Во-вторых, репортеры меня выводят из себя. Я не имею права обсуждатьведущееся расследование, и никто не имеет, а потому пресса строит догадки натех фактах, что у нее есть. А уж если темой становится Жан-Клод и наша личнаяжизнь, то этого я не хочу ни видеть, ни читать.

Почему-то после попадания на разжор прессе у меня сновастали трястись коленки. Не так, как раньше, но и не так хорошо я себячувствовала, как после выхода из джипа. Этого мне только и не хватало.

Здесь копов стало меньше, и почти все это были знакомые лицаребят из РГРПС. Здесь никто не ставил под сомнение мое право появления и незадавал вопросов насчет Джейсона. Здесь мне верили.