Это он мне напомнил.

— Так вот это вроде как случилось.

— Что именно?

— Я взяла нового в свою постель.

Мне бы надо было сгореть от смущения, не мое умениесмущаться уже совсем не то, что было раньше.

— Кого? — спросил он тихо.

— Ашера.

— Вы с Жан-Клодом, — сказал он.

Я кивнула.

Он прижал меня к себе:

— А почему сейчас?

Я изложила ему мои соображения.

— Сегодня вечером ваши гости будут очень недовольны.

— Надеюсь. — Я повернулась у него в руках, чтобызаглянуть в лицо. — Тебя это беспокоит — насчет Ашера?

Он на секунду задумался:

— И да, и нет.

— Объясни, почему да.

— Пока тебе нужно питать ardeur, все в порядке. Яслегка беспокоюсь, что будет, когда ты наберешь себе связку мужчин, а ardeurпойдет на спад. Если их будет слишком много, то ты кого-то из них сделаешьнесчастным.

— Об этом я не думала, — нахмурилась я. — Я втом смысле, что по-настоящему у меня было только с тобой и сЖан-Клодом.

— Я скажу, что сказал бы Жан-Клод, будь он здесь: mapetite, ты буквоедствуешь.

— Ладно, поняла. Я не собираюсь выкидывать Натэниела изсвоей постели только потому, что ardeur утихнет.

— Нет, но сохранится ли у тебя желание касаться еготак, как он привык ожидать?

Я отвернулась, чтобы не смотреть в эти честные глаза.

— Не знаю. Если честно, то просто не знаю.

— А Ашер?

— Не все сразу.

— А Ричард?

Я помотала головой, щекоча волосами его грудь.

— Непонятно. Ричард едва выносит мое соседство вдвадцати футах.

— Ты всерьез хочешь сказать, что, появись он здесь ипредложи вернуть все назад, ты откажешься?

Настал мой черед застыть неподвижно. Я подумала, постараласьподумать разумно, беспристрастно. Трудность была в том, что Ричард — это такаятема, где мне логика всегда отказывала.

— Не знаю, но склоняюсь к этому.

— Правда?

— Мика, у меня остались еще чувства к Ричарду, но онменя бросил. Бросил, потому что мне с монстрами проще жить, чем ему. Бросил,потому что я для него слишком кровожадна. Потому что я не тот человек, каким онхочет, чтобы я была. А быть такой, как он хочет, у меня никогда не выйдет.

— Ричард никогда не был сам тем человеком, каким хотелбы, — тихо сказал Мика.

Я вздохнула. Это была правда. Ричард более всего на светехотел быть просто человеком и не быть монстром. Он хотел быть учителеместествознания в старших классах, жениться на симпатичной девушке, зажить своимдомом, завести 2,5 детей и, быть может, собаку. Учителем естествознания он был,но вот остальное... У Ричарда, как и у меня, никогда не будет обыкновеннойжизни. Только я с этим смирилась, а он все еще борется. Борется, чтобы статьпросто человеком, чтобы стать обыкновенным, чтобы не любить меня. В последнем онпреуспел.

— Если Ричард ко мне вернется, это не будет навсегда.Он вернется лишь потому, что не сможет с собой справиться, но он слишкомненавидит себя, чтобы любить кого-нибудь другого.

— Ты к нему сурова.

— Но справедлива.

Мика не стал со мной спорить. Он не спорил, когда знал, чтоошибается, или знал, что я права. Ричард стал бы. Ричард спорит всегда. Можноподумать, если он притворится, будто верит, что мир куда лучше, чем есть, тоэтот мир переменится. А он не меняется. Мир таков, каков он есть. И никакойгнев, ненависть и презрение к себе, как и слепое упрямство, ничего с ним несделают.

Может быть, Ричард научится мириться с самим собой, но я уженачинала думать, что этот жизненный урок он усвоит, когда меня в его жизни небудет.

Я обернула вокруг себя руки Мики, как теплое манто, ноусталость просто гудела в костях. Если Ричард постучится сегодня в дверь ипопросится обратно, что я скажу? Честно говоря, не знаю. Но одно я знаю точно:Ричард не даст мне питать от себя мой ardeur. Для него это чудовищно. И ни скем он меня не станет делить физически, кроме Жан-Клода. Даже если он захочетвернуться, но не разрешит мне питать ardeur от других, ничего не выйдет. Чистопрактические соображения. Ardeur необходимо кормить. Ричард его кормить небудет. Ричард не даст мне кормиться ни на ком, кроме Жан-Клода. Жан-Клод водиночку моего аппетита не выдержит. Да черт возьми, его не выдерживают Мика,Натэниел и Жан-Клод втроем. Если сегодня вернется Ричард, что мне делать —предложить ему треть своей постели по другую сторону от Мики?

Ричард был согласен, чтобы я встречалась с ним иодновременно с Жан-Клодом, но никогда не соглашался быть с нами в однойпостели. Ричард попытается вернуть то, что было. Я этого сделать не могу.

Так что же я сделаю, если вот прямо сейчас в дверь постучитРичард? Предложу ему залезть к нам в ванну, увижу, как искажается его лицоболью и гневом, как он поворачивается и несется прочь? Что я сделаю, еслиРичард захочет вернуться? Единственное, что я могу, — это сказать «нет».Вопрос в другом: хватит ли у меня на это сил?

Вот это вряд ли.

Я не столько проснулась, сколько всплыла к поверхности сна —настолько, чтобы слышать голоса. Сначала прозвучал голос Мики:

— И что сказал Грегори?

— Что его отец пытался с ним связаться.

— И что здесь плохого?

— Его отец — это тот, кто в детстве сдавал их соСтивеном в аренду клиентам.

— Каждый раз, когда я думаю, что знаю о человечествесамое худшее, оказывается, что я ошибся.

Я попыталась открыть глаза, но веки будто весили по стофунтов каждое. Я заморгала. Мика все еще лежал рядом со мной, но приподнялся налокте. Черри стояла возле кровати — высокая, стройная, длинноногая, белокурая ипо-мальчишески коротко остриженная. Косметики на ней не было, а это значит, чтоона спешила. И еще она была одета, что для леопардов-оборотней необычно.Вообще-то она одевалась лишь когда я ее заставляла. Либо она собраласьвыходить, либо что-то случилось. Но и так ясно, что что-то случилось.

Я заставила себя проснуться и заговорить, и усилий на этопотребовалось больше, чем мне хотелось бы.

— Что ты говорила про Грегори?

Черри наклонилась пониже, и я изо всех сил постараласьудержать ее лицо в фокусе.

— Ты знаешь, что Грегори и Стивен в детстве былижертвами сексуальных маньяков?

— Ага, — сумела я сказать. И уставилась на нее,наморщив брови. — Постой, ты говоришь, что это отец ими торговал?