моей душе разрасталась, вытягивая из меня остатки сил. Подбородок мой упал на грудь. Я добилась только того, что его захватили в плен. И ради чего? Чтобы сгноить останки этого паразита, моего бывшего мужа? Да как по мне, пускай он шатается где угодно, пускай даже навернется с гребаного утеса, мне плевать.

Проклятая, трижды распроклятая чертовщина. Я все сделала только хуже. Дни, месяцы, годы… в конце концов Енош освободится. И тогда? О, тогда мой муж не станет слушать ничьи речи о гнили, он отправится прямиком к первосвященнику Декалону. А если со мной здесь что-нибудь случится…

Я вздрогнула при мысли о грядущих разрушениях и заставила себя поднять голову, встретив папин взгляд:

– Я должна вернуться на Бледный двор.

– Не думаю, что тебе следует возвращаться к этому мужчине, кем бы он ни был, – строго сказала папа, но все-таки кивнул. – Но – да, здесь ты в опасности. Слухи о женщине, сопровождавшей его, разлетаются от деревни к деревне. А я и не подозревал, что эта женщина – моя собственная дочь. Встань.

– Я поклялась перед богом.

– Клятва перед тем богом, о котором ты говоришь, едва ли чего-то стоит. – Он пожал плечами и приглашающе махнул рукой. – Встань.

Я встала, и папа взял меня за руку. Другую руку он положил мне на плечо и резко дернул. Что-то щелкнуло, хрустнуло, и сустав встал на место.

За эти секунды я успела прошипеть дюжину проклятий, закусив рукав своего платья.

– Мне нужен мул. А еще лучше – лошадь.

– Ты слаба и избита, ты упадешь, едва ветерок коснется твоих волос. Что тебе нужно, так это отдых. Месяц отдыха долж… Ох! – Очередной свирепый приступ кашля помешал ему договорить. Прижатый ко рту кулак отца забрызгало кровью; кровь потекла по запястью, капая на пол. Наконец кашель унялся, отец вытер руку о ночную рубаху и постучал пальцем по моему ошейнику: – Это нужно… снять, если ты не хочешь, чтобы какой-нибудь разбойник отрезал тебе голову, чтобы завладеть камнем. Я подыщу кусачки, которые возьмут кость.

Я кивнула, не отрывая взгляда от пятен на его белой рубахе. Даже я понимала, что от любого неверного шага лошади мое плечо резанет такой болью, что я просто кувыркнусь на землю, а уж если скакун пойдет галопом… Да, я нуждалась в отдыхе. Да и чтобы собрать провиант, потребуется время.

Время, которое я потрачу на то, чтобы убедить папу отправиться со мной.

– Знаешь, он мог бы вылечить твои легкие. – Я взяла влажную тряпку и стерла кровь с отцовских морщинистых пальцев. – Поедем со мной на Бледный двор, и Енош все исправит. Я знаю, он сделает это для меня.

Папа пригладил мои растрепанные волосы и покачал головой:

– Я жду не дождусь встречи с твоей матерью.

Ну и кто тут упрямец?

– Ты не найдешь покоя в земле.

– Да, твой муж позаботился об этом.

Я невольно потупилась, не в силах смотреть на написанную на его лице неприязнь.

– Мне потребуется зола и скорлупа грецких орехов, чтобы перекрасить волосы в черный. Нам придется скрывать наши настоящие имена, куда бы мы ни отправились, и никто не должен знать, что мы из Хемдэйла или его окрестностей.

– Выше по течению есть одна рыбацкая деревушка, – сказал папа, уже потянувшийся за своим дорожным мешком. – Новости туда идут медленно. Два дня пути. И месяц отдыха, чтобы поджило твое плечо.

– Я не могу позволить себе месяц. – Если Енош спасется, сбежит – и найдет Бледный двор пустым… – Мы отправимся в ту деревню, чтобы отдохнуть и подготовиться. Если возьмем твои садки, то сможем продавать рыбу – и купим мула. Потом отправимся к Порченым полям, но ехать придется долгим кружным путем.

Глава 21

Енош

Опять этот запах – едкий, мерзкий дух смерти. Моя плоть шипела. Под жадными языками пламени набухали и лопались волдыри. Вонь поджаривающейся плоти уступала лишь удушливому смраду жженых волос. И все же я находил некоторое облегчение в том, что сухой горький запах пепла пока отсутствовал.

Да, пока.

Потому что они переплели мои переломанные кости со спицами деревянного колеса и позволяли моей истерзанной плоти восстанавливаться каждый раз, как колесо делало оборот.

Да, пытка была долгой.

Дерево застонало.

Колесо вращалось, разворачивая меня к огню.

Все мускулы моего тела напряглись, натянулись струнами, так что железные цепи, охватывающие мои запястья и лодыжки, зазвенели. Бешеная дрожь сотрясала тело, из горла, незваный-непрошеный, вырвался утробный стон. Зашипели, в сотый раз сгорая в ревущем раскаленном воздухе, ресницы.

Боль… столько боли.

Но я не стану зацикливаться на ней, когда вырвусь из объятий пламени. Я горю, но горю лишь желанием покинуть это гнилое место и вернуться к моей жене. Воспоминания о том, как наши тела сливались там, в лесу, переполняли меня, становясь прибежищем для моего искалеченного разума, и неважно, сколь непрочным оно было. Моя маленькая всецело отдалась тогда мне – нам. Там появился намек на искреннюю привязанность, соединившую нас, то, что вышло за рамки похоти и одиночества. Разве не так?

Сердечные дела всегда приводили меня в замешательство, в отличие от дел плоти и костей. И тело моей жены было податливым подо мной, и ни один мускул не оказывал сопротивления. Мне нужно вернуться к ней. Ох, как же она, наверное, потрясена и напугана.

Усилием воли я заставил свой разум пробиться сквозь пелену мучительной агонии и тоски, дотянуться до разбросанных по этим землям мертвецам, приказывая им подняться и прийти мне на помощь.

Хозяин. Хозяин.

Мертвые, как всегда, взывали ко мне. Они жаждали исполнить мой приказ. Я разрешил им выбраться из могил, подняться с тех мест, где они рухнули в агонии, и двинуться…

Огонь поглотил меня…

…и не отпустил.

– Мне нужен перерыв, – сказал тот, кто стоял рядом, его голос был едва слышен за ревом пламени. – Поворачивайте его медленно, пока он в огне, и быстрее, когда он наверху, иначе он воспользуется своей черной магией.

Свирепое пламя пожирало меня, мои глаза распахнулись – в первую очередь огонь пожрал мои веки, превратив их в уплывшие куда-то вверх серые хлопья. Потом зрение помутилось, все пошло пятнами, пятна сменились чернотой. Легкие тлели и плавились от жара – и мне все больше хотелось закричать, но я не мог позволить себе такого унижения. Боль подхватила меня и унесла на границу смерти… но не дальше.

Застонало дерево.

Заскрипело железо.

Пламя отступило.

Кожа зудела, обновляясь; особенно яростно – вокруг