– Линк, – ее голос сорвался, – у нас даже не было секса, а ты планируешь будущее.

– Это можно довольно быстро исправить. – Его член начал пульсировать, соглашаясь. – Но я бы лучше сначала поговорил с тобой. Что так взбесило тебя, Маккензи?

– Взбесило? – Мак принялась расхаживать по комнате перед ним.

Она искрилась от раздражения. От раздражения и еще от страха.

– Мне не нравится, что ты давишь на меня.

Линк почувствовал, как напрягся его собственный позвоночник. Значит, они оба – манипуляторы.

– Я не давлю на тебя. Я не засовывал твою руку себе в штаны. Я не срывал с тебя майку.

Линк увидел, что теперь Мак была взволнована. Щеки пылали, глаза блестели.

– Просто то, что ты привык залезать к женщинам в трусы, не означает, что ты залезешь в мои, – сказала она.

– Какого черта, Мак? – Теперь он взбесился.

– Я говорю, что твоя самоуверенность не означает, что ты должен трахнуть меня.

– Ты чертовски права, не спорю. Теперь скажи мне, что все это значит. Потому что я не стыжусь того, как я живу, как я отношусь к людям.

– Ты скачешь от одной женщины к другой, никогда не подпуская ее слишком близко. Теперь же ты заявляешь, что я «не такая, как все», что я «необыкновенная» и мне нужно отказаться от всего, чтобы быть не такой, как все, и необыкновенной только для тебя.

Руки Линка, лежащие на коленях, сжались в кулаки.

– На этот раз я сделаю для тебя поблажку, потому что ты злишься и напугана. Но я не дам тебе манипулировать мной. Я всего лишь был с тобой честен.

– Ты хочешь сказать, что я была нечестна с тобой?

– Я хочу сказать, что ты нечестна с самой собой. Ты боишься, потому что тебя что-то мучает. Я тоже это чувствую. Но разница в том, что я готов к риску. Я не заинтересован в том, чтобы скрываться от него. Может быть, тебе удобнее быть беспомощной?

Она всплеснула руками.

– Не могу поверить, что я чуть…

– Что? – спросил он, вставая. – Чуть не позволила себе что-то настоящее? Не позволила себе хотя бы раз в жизни потерять контроль над собой?

– Иди ты к черту, Линк.

– Сама иди к черту, Дрими, – сказал он, протискиваясь мимо нее к двери. – Выход найдешь.

Он лишил Мак возможности вступить в схватку, которой она жаждала. Не дал повода отступить. Сказать, что все кончено. Спрятаться.

Ему хотелось остаться в спортзале, выплеснуть злость на боксерской груше. Ему было досадно, что даже после того, как она вонзила в него свои когти, после того, как выстрелила в него в упор, он все еще был в состоянии эрекции. Он все еще желал ее. Безнадежно.

Но он был просто приветливым, добрым парнем без серьезных чувств. Или кобелем.

Входная дверь закрылась почти со стуком.

Мак ушла. С оставшейся нетронутой помадой. Но его сердце не осталось нетронутым.

Обливаясь потом, Мак, хромая, вошла в дом. Вечерняя прогулка по кварталу не убавила раздражительности.

– Как он посмел? – сказала она, входя в пустую гостиную. Она влетела в кухню, собираясь налить себе чашку чая. Но, повинуясь тому, что теперь вошло в привычку, посмотрела в окно. Линк по-прежнему находился в спортзале. Теперь он был без майки. Даже издали было видно, как блестят капли пота на его совершенном теле. Он с такой яростью нанес жестокий удар апперкотом по груше, что пробрало Мак до костей. Она повернулась спиной к окну.

– Строить предположения. Называть меня помешанной на самоконтроле и трусихой. – Линк выражался не так. Не в точности. Не такими словами. Но он подразумевал именно это.

– Он не имеет права судить меня, – пробормотала Мак и открыла холодильник.

На дверце стояла початая бутылка белого вина. Мак налила бокал почти до краев.

Она была взбудоражена. В ортопедическом сапоге она не могла бегать. Она не могла разминаться так, как привыкла. Вот в чем дело.

«Или, возможно, дело в том, что он сказал правду».

– Я сама решаю, с кем и когда я хочу переспать, – сказала она вслух.

Ей хотелось переспать с Линком. Ей хотелось уложить его на скамью для жима и оседлать, прижаться грудью к его груди, смешивая свой пот с его потом и тяжело дыша.

Но она подумала о своих призраках, о страхах. И передумала. Мак закрыла глаза. Она не передумала, она струсила.

Она снова бросила взгляд в окно. Линк все еще боксировал. Ожесточенно. Отчаянно.

«Это злость, достойная уважения».

Он не излил эту злость на нее. Он не поддался на провокацию и не вступил в схватку. И поэтому победил.

– Что со мной не так? – Опустив глаза, Мак поняла, что рядом нет лохматой палевой собаки, жаждущей услышать ее исповедь. Мак была одна. Как всегда.

Захватив вино в гостиную, она включила телевизор. Если она не может изгнать безумие из своей вселенной, может быть, она сумеет загнать его подальше, беспрерывно смотря телевизор.

Но все, что она видела, это боль в глазах Линка. То, как он ловил ее дыхание. Он был честным и настоящим. Мак же пряталась за своими оправданиями и стреляла наугад.

«Почему?»

Потому что проклятый шеф пожарных был прав. Она боялась. Дрожала от страха, не покидая своих воздушных замков.

Он заставил ее желать того, чего ей не полагалось желать. Он заставил ее чувствовать то, чего ей не полагалось чувствовать. Линкольн Рид был всего лишь обаятельным, стройным, сексапильным отклонением от ее плана. Она поступила правильно, положив конец отношениям до того, как они начались.

Но она сделала это неуклюже. Она зря сделала Линку больно. Хуже, она обвинила его в том, что он давит на нее.

Когда она превратилась в такую ужасную трусиху?

– Черт.

Она выключила телевизор, оставила вино на кофейном столике и, хромая, поднялась на второй этаж.

Она долго стояла под горячим душем, надеясь смыть ненависть к себе. Тот леденящий страх, собравшийся глубоко внутри. Закрыв глаза под струями воды, она позволила себе думать о руках Линка, скользящих по ее телу, о его губах. Непристойные слова, смешанные с потом.

Она хотела Линкольна Рида. И почему-то это пугало ее до смерти.

Осторожно опираясь на здоровую ногу, она протянула руку за шампунем и задумалась, почему она робеет, не желая пустить Линка в свою постель.

Ей нравились мимолетные романы, острые ощущения, которые они доставляют. Спокойствие от того, что точно знаешь, чего ожидать – или не ожидать. «Линк дал ясно понять, чего ожидать», – подумала она.