Кто не прислал еще, шлите такие же приговоры».

Поскольку тема для приговоров задавалась «Почаевскими известиями», выходит, что якобы народный голос, который следовало озвучить депутатам в Петербурге, имел вполне конкретную принадлежность. Впрочем, о. Виталий не претендовал на роль серого кардинала, а лишь пытался оформить и направить то, что считал общенародным мнением.

В свою очередь, о. Илиодор формулировал задачи волынских депутатов со свойственным ему темпераментом:

«…эти люди едут в Петербург не за тем, чтоб возвратиться обратно ни с чем, но чтобы добиться своего или там умереть. Эти люди едут в Петербург для того, чтобы тесным кольцом стать вокруг церковной ограды и впредь не допустить поругания над Верой Христовой Православной, чтобы поднять Царский Трон, наклонившийся набок от натиска революционной банды, шайки разбойников, желавших своими обагренными невинной кровью руками совсем повалить священный Престол Самодержца; едут они, чтобы там крестьянской мозолистой рукой повернуть руль государственного корабля и направить его к родному, русскому берегу и постоять за счастье многострадального русского народа, — только русского; для них не будет существовать в России никакой другой народности до тех пор, пока они не добьются того, что нужно русскому страдальцу, именно позаботятся о том прежде всего, что их братья единоверные и единокровные будут обуты, одеты, просвещены и накормлены».

В другие минуты о. Илиодор выражался еще откровеннее: «Мы ни на минуту не скрывали, что едет в Таврический дворец черная сотня вышибать зубы красной сотне»; «волынские депутаты приехали в Таврический дворец подписать смертный приговор всем бунтовщикам, разбойникам и подстрекателям».

О. Илиодор надеялся, что представители других губерний разделят с волынцами эту патриотическую миссию в Думе. «Теперь там будет не так много разбойников; там много будет и верных сынов родины». Поэтому о. Илиодор призывал единомышленников молиться, «чтобы вторая Государственная дума была 4-м Всероссийским съездом русских людей».

14–15.II в Почаевской лавре прошли торжественные проводы новоиспеченных членов Государственной думы крестьян. Съехалось около 3 тыс. союзников из сел. Преосв. Амвросий отслужил напутственный молебен и благословил депутатов иконой, которую им предстояло отвезти в Петербург и поставить там в своей общей квартире. Ранее, еще в Житомире, все 8 крестьян вместе с другими депутатами получили благословение от волынского архиерея — крестики. Сюда преосв. Антоний не приехал, но прислал поэтическим слогом написанное обращение:

«Если будут осмеивать вас, как деревенских простецов или клеветать на „Русский союз“, будто он человеконенавистен, отвечайте им, что Христов закон и Христову правду деревня лучше поняла, чем столица, ибо за Христом шли всегда простые люди, когда Он был на земли, а жители столицы Его распяли; отвечайте им, что мы не имеем ни к кому ненависти, врагов наших сожалеем и желаем их вразумить строгими законами».

Несмотря на благословения, наставления, письменный народный наказ и проектируемая груду приговоров, руководители почаевского Союза все-таки опасались, как бы левые не сманили волынских депутатов на свою сторону. Поэтому изобрели изумительное решение: послать о. Илиодора в Петербург вместе с ними! Это была своего рода командировка от Союза и, вероятно, на его средства, ибо у о. Илиодора никогда не водилось денег на билеты. Преосв. Антоний дал отпуск, а редакция осталась на попечении о. Виталия.

Отъезд священника из Почаевской лавры совпал с его увольнением. Поэтому преосвященный Тамбовский Иннокентий заподозрил архиепископа Антония в предательстве, думая, что владыка нарочно «выслал» бывшего редактора. Едва ли это обвинение архиерея, всегда защищавшего своего подопечного, справедливо. Вероятно, произошло удивительно счастливое для о. Илиодора совпадение: не успел оказаться не у дел в Почаеве, как получил новое задание в Петербурге. «Биржевые ведомости» даже написали, что священник «оказался еще в выигрыше», променяв «захолустную Почаевскую лавру» на столицу.

Самой идее командировки преосв. Антоний от души сочувствовал, желая, чтобы о. Илиодор находился в Петербурге в течение всего времени работы Государственной думы для присмотра за депутатами-крестьянами.

Исполненный самых радужных надежд, священник выехал с крестьянами в Петербург и, глядя на торжественные проводы своих спутников, думал: «это только начало великого победного дела, которое совершит Русский Богатырь в скором времени».

В Петербурге (17.II — 13.IV)

Депутаты ехали с большой славой, напутствуемые на некоторых станциях речами местных патриотов. В ответ выступали о. Илиодор и, по возможности, сами народные представители. Не обошлось, впрочем, и без позора: в Здолбунове швейцар не распознал в мужиках будущих законодателей и гнал из господского зала.

Встречали проезжих депутатов и совсем нежелательные субъекты, как правило, евреи. В том же Здолбунове у о. Илиодора вышла стычка с одним из них:

— Что вам нужно? Зачем вы людей беспокоите?

— Помилуйте, ведь интересно же людям знать избранников народных.

— Интересно знать людям, но не вам…

В Вильне пересели на киевский поезд, которым ехали будущие коллеги — епископ Чигиринский Платон, избранный от Киева, представитель Кишинева П. А. Крушеван, редактор газеты «Друг», и депутаты от Киевской губернии. О. Илиодор поспешил представить своим подопечным знаменитого правого публициста: «Братцы, вот Крушеван». Крестьяне встретили его криками «ура».

В отличие от волынских депутатов, киевские не имели своего Илиодора и давно уже подвергались идеологической обработке слева. Некий случайный попутчик описывал, как по пути в Киев евреи спаивали этих бедолаг, внушая им крайние левые идеи:

«Как оказалось, каждого „депутата“ провожал особый его „водитель“ — еврей. И вот здесь евреи поставили Гуменюка в дверях вагона второго класса и его вожак-еврей настаивал, чтобы Гуменюк обратился к толпе евреев с речью. Гуменюк, совершенно пьяный, был поставлен в безвыходное положение, так как сам не мог сказать ни одного слова. Тогда стоявший у него за спиной еврей сказал Гуменюку: „Ну, говорите народу то, что я вам буду `сказать`“.»

Сейчас, когда киевские депутаты пришли знакомиться с волынскими, результат этой обработки был налицо. О. Илиодор не жалел красок, описывая незваных гостей: «Я всмотрелся в них и с ужасом заметил, что в них почти ничего не было человеческого: лица их были звероподобны, опухли от пьянства, голоса были хриплы, они ругали все русское, святое, народное…».

Киевские попытались совратить в свою социалистическую веру и волынцев: «чего вы так слушаете своих вожаков? мы сами должны знать, что нам нужно; нам нужно сторониться от своих врагов: правительства и духовенства». Другой депутат набросился на о. Илиодора:

— Что вы, монахи, суетесь не в свое дело; вам нужно Богу молиться, а не смущать народ!

Желая, по всей вероятности, прекратить спонтанный митинг, священник сдержался и ответил мягко:

— Голубчик мой, поверь мне, что спасут Россию теперь монахи и крестьяне.

Перед прибытием о. Илиодор устроил своим подопечным прием у преосв. Платона, чтобы крестьяне получили его благословение. «Это вас поведет монах к архиерею подговаривать!» — негодовали киевские друзья, но