Новая волна стачек поднялась летом 1923 г., причем наиболее упорной была стачка торфяных рабочих Московской, Иваново-Вознесенской и Тверской губерний. Она приобрела почти всеобщий характер, возник подпольный стачком, члены которого были арестованы ГПУ. Ежемесячно отмечалось примерно по 40–50 забастовок, причем летом центром стачечного движения была столица страны, а в октябре — Донбасс. Хотя основные причины недовольства и требования имели экономический характер, среди рабочих распространялись и антиправительственные настроения. Органы ГПУ сообщали о том, что во многих регионах страны активно работают как члены правосоциалистических партий, так и особенно — анархисты, максималисты и левые эсеры. Они пользовались существенным влиянием среди части трудящихся, как в городе, так и в деревне, а на Дальнем Востоке ино

гда могли даже наносить поражение большевистским кандидатам на выборах в местные профсоюзы. В ноябре в условиях острого экономического кризиса стачки охватили всю страну; их общее число достигло 59, причем одной из основных причин стала стремительно растущая безработица. Положение безработных, как признавало ГПУ, «повсеместно критическое», пособия и бесплатные обеды мало облегчали их ситуацию. Сообщалось даже о случаях самоубийства среди людей, потерявших работу. Уже весной 1923 г. волнения безработных происходили в Архангельске, Киеве, Крыму и других районах СССР. В Москве их делегаты организовали демонстрацию протеста на съезде профсоюза пищевиков. Во Владивостоке не без влияния анархистов и максималистов была проведена попытка манифестации против безработицы, 23 организатора были арестованы. В конце 1923 г. вспыхнули столкновения с милицией на Луганской бирже труда. Распространялись листовки с призывом безработных к организованной борьбе против сокращения штатов. Создавались подпольные группы («партия безработных». «группа безработных» и т. д.), ГПУ отмечало, что безработные враждебно относятся к власти и большевистской партии. Они призывали к проведению манифестаций и требовали предоставить им контроль над биржами труда или разогнать их266. Особенно тревожные и бунтарские настроения отмечались в 1923–1924 гг. среди демобилизованных красноармейцев, оставшихся без работы. Весной 1924 г. в Одессе после самоубийства безработного прошла 4-тысячная демонстрация протеста. «На состоявшихся после демонстрациях собраниях безработных по профсоюзам представителям проф- и парторганов не давали говорить; — сообщалось в отчете ГПУ. — Выступавшие требовали снятия с работы жен и родственников ответственных работников, отмены привилегий для коммунистов-безработных и борьбы со сверхурочными»209. В Киеве уволенные строители попытались захватить профсоюзное знамя и организовать демонстрацию, вступив в столкновение с коммунистами и комсомольцами. Происходили попытки разгрома бирж труда, нападения на их работников и представителей администрации. Создавались подпольные союзы безработных.

Протесты 1923 г. серьезно испугали власти. Они пошли на повышение зарплаты в городах, но одновременно усилили борьбу с организованной оппозицией. Удары наносились не только по представителям анархистского, народнического и социалистического подполья, но и по новым левым группам, возникшим в 1921–1922 гг. «Рабочая группа», созданная сторонниками Г.И.Мясникова, выпустила в феврале 1923 г. манифест, который распространялся также среди делегатов XII съезда большевистской партии. В нем содержалась критика НЭПа как капиталистической политики, обличалось социальное неравенство между рабочими и «новой

буржуазией» и вся вина за социально-экономические проблемы возлагалась на «олигархическую касту» во главе партии. Группа выступала за полное преобразование Советской системы на основе фабрично-заводских советов, к которым должны были, по ее представлению, перейти как управление производством, так и выборы политических административных органов210. Другая оппозиционная организация под названием «Рабочая правда» сложилась под влиянием идей известного философа-марксиста А.А.Богданова, теоретика «пролетарской культуры» и лидера сложившегося на этой основе широкого общественно-художественного движения «Пролеткульт». «Рабочая правда» заявляла, что к власти в России пришел новый класс, состоящий из представителей «организационной и технической интеллигенции», который превратил большевистскую партию в свое орудие, установил свою диктатуру и угнетает рабочий класс. Группа призывала к созданию «новой революционной пролетарской партии» и подготовке новой революции211.

В мае 1923 г. власти арестовали Мясникова, а затем сослали его. В августе «Рабочая группа» была обвинена в организации забастовок, а в сентябре обе организации — разгромлены.

В 1924 г. пик забастовочного движения пришелся на весенние и летние месяцы, когда в месяц происходило по 30–50 стачек. Благодаря росту заработков и более своевременной выдачи зарплаты эту волну удалось к концу года сбить. Но большевистская власть оказалась в положении, напоминающем русскую пословицу: «Голову вытащишь — хвост завязнет». Если все отчеты ГПУ за 1922 и 1923 гг. в целом отмечают, что настроения среди крестьянства, занявшегося «подъемом хозяйства» более благоприятны для режима, чем настроение рабочих, а недовольство высоким продналогом носит скорее пассивный характер, то в 1924 г. отношение крестьян к большевистскому правительству значительно ухудшается в условиях засухи, неурожая и падежа скота. Семенная ссуда, кредиты и продовольственная помощь, строительство заводов по производству сельскохозяйственной техники не могли исправить ситуацию. Крестьяне возмущались жестокостью сборов, неподъемным для них размером и денежной формой налогов, недостаточностью и невыгодными условиями кредита, неэквивалентным обменом с городом, усилением влияния кулаков в деревне и скугациков-перепродавцев зерна. Все чаще стали случаи неуплаты налогов, избиения сборщиков налогов и представителей властей. Реформы 1925 г. вызвали у бедных крестьян «подавленное» чувство; крестьяне Украины и Сибири восприняли их как уступки кулакам, которые открыто говорили: «Теперь наша власть». Беспартийный председатель одного из сельсоветов в Костромской губернии многозначительно заявил: «…Появляются новые барины вроде совчиновников, получающих солидное содержание, снова оживают торговцы». Он призывал развивать кооперацию, «отвоевать и торговлю, и производство, и не только у частных лиц, но и у государства»212.

В крестьянской массе в 1924–1925 гг. росла тяга к самоорганизации в форме создания особых крестьянских профсоюзов, особенно в Московской губернии, западных районах и Поволжье. «Революция сделана, но не для крестьянства», — говорили в деревне. Выступавшие на беспартийных конференциях жаловались, что власть «обюрократилась», «слишком мало дала полезного крестьянству» (фабричные изделия дороги, мосты не чинятся, медицинская помощь платная) и «обращается с крестьянами зверски»213. «…Крестьяне говорят, что рабочий живет хорошо, получает приличное жалование, получает бесплатно лечение и ряд других льгот, — докладывали органы ГПУ. — Все это благодаря тому, что рабочие имеют свои союзы, защищающие интересы. Союзы борются за повышение зарплаты рабочего, не считаясь с тем, что фабрично-заводские товары дороги для крестьян. Крестьяне надеются, что союз даст им возможность избавиться от больших налогов» и «назначить цену» на продукты сельского хозяйства. «…Пока не будут крестьянские союзы — нет смычки рабочих и крестьян», — заявляли они на собраниях214. Многие сельские трудящиеся были убеждены, что городские рабочие живут лучше них, и добивались, «чтобы доход крестьянина равнялся зарплате рабочего». Важной задачей крестьянских союзов была также коллективная помощь бедным крестьянам.