Какой-то мужик на обочине компании огребает одобрительное коллективное улюлюканье и пару хлопков по спине, качает головой, улыбается. Келу нравится видеть их всех вот такими – в солидных фермерах просвечивает буйная пацанва. На миг он задумывается, кто из них был в свое время Бренданом, неустанным охотником за приключениями да лазейками к бегству, и во что превратился.

– Давай еще, – говорит Март, глаза горят озорством, тянется к бутылке. – Тебе наверстывать надо.

Кел поверхностно пьян, но не пьян глубоко и смекает, что лучше б ему таким и остаться. Выпивка его никогда не смущала так, как наркота, – в отличие от наркоты, выпивка не опорожняет действительность и людей, – но комната стремительно кружится, и в подходящих обстоятельствах все может полететь кувырком со скоростью свободного падения, а сами вот эти обстоятельства смахивают на обряд инициации. И если все сложится, обстоятельства эти могут оказаться самыми подходящими.

– По-моему, мне лучше не загоняться, – говорит он. – Чтоб не оказаться потом голяком у окна миссис Сканлан.

– Ничего нет в этом плохого, – уверяет его Март. – И на старуху бывает проруха.

– Вы, мужики, на этом вскормлены, – замечает Кел. – Попробуй я за вами угнаться, тут и ослепнуть недолго.

– На моем не ослепнешь, – возражает Малахи, его профессиональная гордость уязвлена.

– Ай, да брось уже егозить и мельтешить, братан, – велит Март Келу. – Ты ж не турист какой, что заехал на пинту “Гиннесса” к живописным аборигенам и сразу в гостиницу. Ты теперь местный, так и веди себя, как мы. Не надо мне рассказывать, что ты ничего буйного не вытворял под балдой.

– В основном заявлялся на вечеринки, куда не звали, – говорит Кел. – Братался с прохожими, орал песни. Тырил дорожные знаки. Ничего изысканного, не то что у вас тут.

– Ну, – говорит Март, суя Келу стакан в руку, – у нас тут дорожных знаков нету, и прохожие не под рукой, а сам ты уже на единственной вечеринке во всей округе, так что петь будешь у нас.

– Ты его домой понесешь? – спрашивает Барти из-за стойки бара. – Здоровенного такого.

– Конечно, я ж к тому и веду, – говорит Март. – Мужика таких размеров в одиночку не упрешь. Да и вдвоем тоже, но начнем как есть и поглядим.

Решается Кел не потому, что, выйдя сейчас из игры, он раз и навсегда заработает себе непоправимую репутацию слабака и туриста, – ну или не в первую очередь поэтому. Все дело в привольном ритме болтовни за этим столом. Кел соскучился по компании давно ему знакомых мужиков. Отчасти из-за своих четверых друзей он и уехал из Чикаго – то, как глубоко и подробно они друг друга изучили, начало казаться небезопасным, от этого хотелось оторваться как можно дальше. Дружба их зашла так далеко, что Кел уже не понимал толком, что́ они в нем успевают заметить, прежде чем он заметит это сам. И все равно где-то на задворках сознания у Кела накопилась потребность провести с ними вечер в баре, и он постепенно начинал замечать масштабы своего голода. Этих мужиков он, может, не знает, зато они знают друг друга, и соприкасаться с этим уютно.

Кел смиряется с возможностью проснуться в канаве без штанов и с привязанной к ноге козой.

– Ну, вздрогнули, – произносит он и закидывает стопку, она чувствительно больше первой. Всплеск полунасмешливого одобрительного гиканья.

Эта стопка все сглаживает. Комната вновь начинает кружиться, банкетка делается еще расплывчатей, но ощущается оно и естественно, и правильно. Кел рад, что решился. Едва ли не смеется от того, что чуть было не струхнул.

В другом углу песня разгоняется в крещендо, завершается воплем и рассыпается аплодисментами.

– Вот же как по времени-то подгадало, – говорит Март. – Какую песню будете, вьюноша?

Келова песня на всех таких вечеринках – “Панчо и Левша”[40]. Он открывает рот и запевает. Кел не оперный певец, но мимо нот не мажет, и голос у него глубокий и раскатистый, на паб хватает, и как раз подходит, чтоб петь о просторах. Последние хлопки стихают, публика откидывается на спинки стульев и прислушивается. Человек с гитарой улавливает мелодию и запускает вдоль нее привольную задумчивую реку нот.

Кел допевает, повисает миг тишины, а следом гром аплодисментов. Кела хлопают по спине, а кто-то кричит Барти, чтоб певцу налили еще пинту. Кел улыбается, довольный собой и внезапно немножко ошарашенный.

– Молодчина, – говорит Март ему на ухо. – Эк хороша дыхалка у тебя.

– Спасибо, – говорит Кел и тянется за пивом. Ощущает в себе некую робость – не из-за самого пения, а от неподдельного одобрения за столом и от глубины удовольствия, которое это одобрение ему доставляет. – Мне понравилось.

– Да всем нам. Классно, когда есть кому разнообразить песнопения енти. Мы друг дружку слушаем всю жизнь, нужна свежая кровь.

Мужик, заявившийся к окну миссис Сканлан голяком, запевает чистым тенором: “Лежал я прошлой ночью, о днях былых мечтал…”[41] Музыканты подхватывают мелодию, кто-то из публики подтягивает тихо, вторым голосом. Март склоняет голову, слушает, глаза прикрыты.

– Когда молод был, – произносит он чуть погодя, – ни одного вечера не проходило, чтоб не попеть. Молодежь-то вообще поет теперь – за вычетом того, когда на телик рвется?

– Да кто ж ее знает, – отвечает Кел. Интересно, поют ли Алисса и ее друзья на своих вечеринках. Чтоб завестись, надо кого-то с гитарой, да и все. Бен из тех, кто наверняка считает, что осваивать инструмент – это легкомысленно. – Давно я был молодым.

– Слышь-ка, Миляга Джим, – говорит Март, – тебе точно надо, чтоб кто-то проводку тебе в кухне перекладывал, да?

– А? – переспрашивает Кел, смаргивая.

– Не собираюсь я рисковать своей репутацией, – поясняет Март, – и устраивать так, чтоб кто-то из этих ребят выделил время в своем плотном графике, а ты потом передумаешь. Тебе надо дело сделать?

– Ну еще б, – отвечает Кел. – Каэшн, надо.

– Тогда, считай, готово, – говорит Март, хлопая его по плечу и расплываясь в ухмылке. – Локи! Мистеру Хуперу надо проводку в кухне переложить, да и стиралка прыличная ему нужна, чтоб не по цене как полмира. Займешься?

– Это можно, конечно, – отвечает коренастый мужик с маленькими глазками и носом выпивохи. С виду Локи совсем не кажется Келу надежным, но он понимает, что сейчас не к месту выражать сомнения, даже будь он достаточно трезвым, чтобы преподнести их деликатно, а Кел трезв недостаточно. – Дай пару дней, и я у тебя.