Но мы знаем также о столь же сильной тенденции, казалось бы противоположной, к отказу от своего Я, к его погружению в не-Я, к отказу от своей воли, свободы, самодостаточности, самоуправления, автономии. В своих болезненных формах эта тенденция приводит к дикому романтизму крови, почвы и инстинкта, к Мазохизму, к презрительному отношению к человеку, к поиску ценностей либо вообще вне человека, либо в его низшей животной природе (и то и другое основывается на презрении к человеку).

Мне уже приходилось проводить различие между высокой и низкой гомономией (Maslow, 1962). Здесь я хотел бы провести разграничение между высокой автономией и низкой автономией. Затем я хочу показать, как эти разграничения могут помочь нам понять изоморфизм между внутренним и внешним и заложить тем самым теоретическую основу улучшения коммуникации между личностью и миром.

Автономия и сила, обнаруживаемые в эмоционально устойчивых людях, отличаются от автономии и силы неустойчивых людей. Рассуждая в самом общем виде, но избегая большой неточности, мы можем сказать, что неустойчивые автономия и сила предполагают усиление личности в противовес миру, в соответствии с дихотомией "или-или", стороны которой не просто разделены, но взаимно исключают друг друга как враги. Мы можем назвать это эгоистичными автономией и силой. В мире, где можно быть либо молотом, либо наковальней, те, кто обладает такой автономией, — это молоты. Применительно к обезьянам, на которых я "первоначально изучал различные качества силы, это было названо автократическим или фашистским доминированием. Применительно к изучавшимся позже студентам колледжа это явление получило название "неустойчивое доминирование" (Maslow, 1954).

Совсем иначе обстояло дело при устойчивом доминировании. Здесь имели место привязанность к миру и другим людям, ответственность "старшего брата", чувство доверия к миру и идентификации с ним вместо антагонизма и страха. Превосходящая сила таких индивидов находила выражение в радости, любви и помощи другим.

Целый ряд оснований позволяет нам теперь разграничить психологически здоровую и нездоровую автономию и точно так же — психологически здоровую и нездоровую гомономию. Такое разграничение позволяет нам также увидеть, что автономия и гомономия взаимосвязаны, а отнюдь не противоречат друг другу. По мере роста личности в направлении здоровья и большей аутентичности высокая автономия и высокая гомономия растут и проявляются вместе, стремясь в конечном итоге слиться в некоем высшем единстве, охватывающем их обе. Дихотомия между автономией и гомономией, между эгоизмом и альтруизмом, между Я и не-Я, между чистой психикой и внешней действительностью при этом как бы исчезает и может рассматриваться как побочный продукт незрелости и неполного развития.

Это преодоление дихотомии можно считать обычным делом для самоактуализирующихся личностей. Но его можно также наблюдать у большинства остальных людей в наиболее острые моменты интеграции нашего Я и его слияния с миром. В высокой любви мужчины и женщины, родителя и ребенка человек достигает высшего уровня силы, достоинства и индивидуальности и одновременно сливается с другим человеком, теряет застенчивость и более или менее преодолевает свое Я и свой эгоизм. То же может происходить в момент творчества, при глубоких эстетических переживаниях, при переживании инсайта, при родах, в процессе танца, спортивного соревнования и в других случаях, которые я обобщил в понятии пикового переживания (Maslow, 1962). Во всех этих переживаниях становится невозможно резко разграничить Я и не-Я. Интегрируется личность, и то же происходит с ее миром. Человек чувствует себя хорошо, и мир выглядит хорошо. И так далее.

Замечу прежде всего, что я привожу здесь эмпирические утверждения, а вовсе не философские или теологические. Каждый может повторно прийти к тем же результатам. Я говорю только о человеческом опыте, а не о чем-либо сверхъестественном.

Во-вторых, я обращаю внимание на расхождение описываемых результатов с различными теологическими утверждениями, согласно которым выход за пределы Я означает его отвержение или потерю своего Я, своей индивидуальности. В пиковых переживаниях обычных людей, как и у самоактуализирующихся людей, это оказывается конечным результатом развития все большей автономии, достижения самоидентичности; это результат выхода за пределы своего Я, а не его уничтожения.

В-третьих, речь идет о преходящих переживаниях, а не постоянных. Если считать их уходом в иной мир, то за этим уходом всегда следует возвращение в мир обычный.

Полноценное функционирование, спонтанность, бытийное познание

Мы понемногу приобретаем научные знания о том, как более интегрированные личности осуществляют коммуникацию. Например, многие исследования К. Роджерса и его сотрудников показывают, что по мере улучшения состояния личности в ходе психотерапии она становится более интегрированной в разных аспектах, более "открытой опыту" (более эффективно воспринимающей) и более "полноценно функционирующей" (честнее выражающей себя). Это наш главный массив экспериментальных данных, но в трудах многих клиницистов и теоретиков мы находим параллельные утверждения, подкрепляющие полученные общие выводы по всем пунктам.

Мои собственные предварительные изыскания (недостаточно точные, чтобы назвать их исследованиями в современном смысле) привели к тем же выводам с другой исходной позиции, то есть при прямом изучении относительно здоровой личности. Во-первых, подтверждается тезис об интегрированности как определяющем аспекте психологического здоровья. Во-вторых, подтверждается вывод о том, что психологически здоровые люди обладают большей непосредственностью и свободнее выражают Себя, что их поведение разворачивается легче, более целостно, более честно. В-третьих, находит подтверждение и тот вывод, что психологически здоровые люди лучше воспринимают (себя, других людей, вообще действительность), хотя, как я указывал, это превосходство проявляется не во всех случаях. В современном анекдоте психотик говорит: "2 плюс 2 равно 5", а невротик: "2 плюс 2 равно 4, но я не могу вынести это". Я мог бы к этому добавить, что человек, лишенный ценностей (новый вид заболевания), говорит: "2 плюс 2 равно 4. Ну и что?". А более здоровый человек скажет так: "2 плюс 2 равно 4. Как интересно!".

Можно подойти к проблеме иначе. Джозеф Боссом и я недавно опубликовали материалы эксперимента, в котором уверенные и неуверенные люди оценивали выражение лиц, изображенных на фотографиях, по шкале "тепло-холод". Обнаружилось, что уверенные люди проявляют тенденцию к оценке выражения лиц как более теплых, чем неуверенные (Bossom, Maslow, 1957). Остается, однако, открытым для будущего исследования вопрос о том, отражает ли этот результат проекцию доброты перципиента, его наивность или более эффективное восприятие. Требуется эксперимент, в котором воспринимаемые лица обладали бы известными уровнями теплоты или холодности. Тогда мы сможем спросить: правы ли уверенные испытуемые, приписывающие демонстрируемым лицам теплоту? Или они правы для теплых лиц и ошибаются в отношении холодных? Видят ли они то, что хотят видеть? Хотят ли они, чтобы им нравилось то, что они видят?

В заключение несколько слов о бытийном познании. Мне кажется, что это самый чистый и самый эффективный вид восприятия действительности (хотя такое утверждение нуждается в экспериментальной проверке). Восприятие является в этом случае более правильным и истинным благодаря большей отстраненности, объективности и меньшим искажениям под влиянием желаний, страхов и потребностей воспринимающего. Перед нами невмешивающееся, нетребовательное, в максимальной степени принимающее восприятие. В бытийном познании дихотомии проявляют тенденцию к слиянию, категоризация — к исчезновению, и объект видится как уникальный.