Большая часть психологии построена по этой позитивистской, объективистской, ассоцианистской модели, свободной от ценностей и нейтральной по отношению к ним. Такая психология, разрастающаяся подобно коралловому рифу, накапливающая горы и горы фактиков о том и сем, не ложна, она попросту тривиальна. Чтобы не продешевить в отношении своей науки, я хотел бы указать здесь, что, по-моему, мы знаем довольно много важного о человеке. Вместе с тем, я считаю, что все это мы узнали главным образом с помощью нефизикалистских методов, методов гуманистической науки, которые теперь в большей мере нами осознаются.

Выступая на недавней церемонии открытия фестиваля в Линкольн-центре и рассматривая ситуацию в мире, Арчибальд Мак-Лейш, в частности, сказал: "Плохи не великие открытия науки: информация всегда лучше, чем невежество, независимо от того, что это за информация и что за невежество. Плоха вера, стоящая за информацией, вера в то, что информация изменит мир. Это не так. Информация без человеческого понимания подобна ответу без вопроса — она лишена смысла. А человеческое понимание возможно только через искусство. Именно искусство создает человеческую перспективу, в которой информация превращается в истину... ". В определенном смысле я не согласен с А. Мак-Лейшем, хотя понимаю его. То, о чем он говорит, — это информация, не учитывающая новой революции, о которой шла речь, не учитывающая гуманистической психологии и, вообще, тех концепций науки, которые не только отвергают принцип свободы от ценностей и ценностной нейтральности, но считают своей обязанностью, долгом, необходимостью открытие ценностей — эмпирическое открытие, демонстрацию и доказательство существования ценностей, присущих самой человеческой природе. Работа в этом направлении сейчас активно ведется.

То, что сказал А. Мак-Лейш, было справедливо для двадцатых годов нашего столетия. Оно справедливо и сегодня, если не знать о новых направлениях психологии. "Человеческое понимание возможно только через искусство" — это было верно. К счастью, это уже не так. Теперь можно собирать информацию, которая способна внести вклад в человеческое понимание, информацию, в которую как бы встроены ценностные ориентиры, — информацию векторную, направленную, ведущую куда-то.

"Именно искусство создает человеческую перспективу, в которой информация превращается в истину", — сказал А. Мак-Лейш. Я не согласен с этим; по крайней мере, об этом можно спорить. У нас должны быть какие-то критерии, чтобы различать хорошее и плохое искусство. Насколько мне известно, в области художественной критики таких критериев пока нет. Но они начинают появляться, и один эмпирический ориентир в этом плане я могу дать. Вроде бы появляется шанс, что у нас будут какие-то объективные критерии, позволяющие отличить хорошее искусство от плохого.

С моей точки зрения, в области искусства налицо полная и всеобщая неразбериха с ценностями. В музыке, например, попробуйте доказать что-либо относительно достоинств Джона Кейджа или Элвиса Пресли по сравнению с Бетховеном. В живописи и архитектуре присутствует подобная же неразбериха. Здесь также нет общепризнанных ценностей. Я не читаю музыкальную критику: она для меня бесполезна. То же касается и художественной критики, от чтения которой я также отказался. Я часто нахожу бесполезными и рецензии на книги. В отношении стандартов здесь царит полный хаос и анархия. Например, недавно газета "Субботнее обозрение" ("Saturday review") опубликовала положительную рецензию на одну из отвратительных книг автор которой — профессор теологии Джин Дженет. Книга полна неразберихи. Автор доказывает, что Зло теперь стало Добром, причем этот парадокс обосновывается с помощью словесной игры: если зло доходит до предела, то оно каким-то образом становится добром. За этим следуют восторги по поводу прелестей педерастии и наркомании. Каково читать это несчастному психологу, тратящему столько времени на помощь людям, стремящимся избавиться от этих бед! Как может взрослый человек рекомендовать эту книгу в качестве пособия по этике и руководства для молодежи?

Когда А. Мак-Лейш говорит, что произведения искусства ведут к истине, он думает об определенных произведениях, отобранных им, Арчибальдом Мак-Лейшем, но, скажем, его сын может и не согласиться с ним. И тогда А. Мак-Лейш мало что сможет сказать в обоснование своего подхода. Здесь нет способа убедить кого-либо. Это может быть символом пути, в поворотной точке которого, я чувствую, мы находимся. Мы как бы сворачиваем за угол. Происходит нечто новое, что явно отличается от того, что было, — и это не отличия во вкусах или произвольно устанавливаемых ценностях. Сделаны эмпирические открытия. Обнаружены новые факты, и именно из них выводятся всевозможные предложения, касающиеся ценностей и воспитания.

Одно из открытий состоит в том, что человек обладает потребностями более высокого порядка, инстинктоподобными потребностями, являющимися частью его биологической организации — например, потребностью в оценке, в уважении, потребностью в свободе саморазвития. Открытие высших потребностей влечет за собой целый ряд революционных следствий.

Во-вторых, момент, о котором я уже упоминал применительно, в частности, к социальным наукам. Многие люди начинают понимать, что физикалистская, механистическая модель была ошибочна, и что она привела нас... куда? К атомным бомбам. К превосходной технологии убийства, как в концлагерях. К Эйхману. Эйхмана нельзя опровергнуть с помощью позитивистской философии или науки. И его действительно не удалось опровергнуть, пока он был жив. Он не знал, что такое плохо. Что касается его лично, он хорошо делал свою работу. И это в самом деле так, если забыть о целях и ценностях. Я обращаю внимание на то, что профессиональная наука и профессиональная философия стремятся забыть о ценностях, исключить их. Но это должно привести к эйхманам, к атомным бомбам, Бог знает к чему!

Я боюсь, что тенденция отделять хороший стиль или талант от содержания и целей может приводить к такого рода опасностям.

К великим открытиям З. Фрейда мы можем теперь кое-что добавить. Его большая ошибка, которую мы теперь исправляем, состояла в том, что он думал о бессознательном просто как о нежелательном зле. Но бессознательное содержит в себе также корни творчества, радости, счастья, доброты, человеческой этики и ценностей. Мы знаем, что существует здоровое бессознательное, так же как нездоровое. И новые направления психологии изучают его в полной мере. Экзистенциальные психиатры и психотерапевты вводят его в практику. Получают распространение новые виды психотерапии.

Итак, существует хорошее сознание и дурное сознание, хорошее бессознательное и дурное бессознательное. Далее, добро реально — в нефрейдистском смысле. З. Фрейда подвел его позитивизм. Вспомним, что он вышел из физикалистской, химикалистской науки, он был невролог; и дал печатную клятву развивать психологию, которую можно было бы полностью свести к физическим и химическим утверждениям. Вот чему он посвятил себя. Конечно, он сам опроверг эту свою точку зрения.

Что касается той высшей человеческой природы, на открытие которой мы претендуем, вопрос в том, как ее объяснить? Фрейдистское объяснение основано на сведении добра ко злу. Если я добр, это лишь реактивное образование против моего стремления убивать. Каким-то образом склонность к убийству оказывается здесь более фундаментальным качеством, чем доброта. А доброта — это способ скрыть и вытеснить это качество, защититься от осознания того факта, что на самом деле я убийца. Если я щедр, то это реактивное образование в противовес скупости, потому что в глубине, на самом деле, я скуп. Когда знакомишься с этими забавными рассуждениями, напрашивается вопрос, представляющийся ныне очевидным: почему не предположить, например, что убийство людей — это реактивное образование в противовес испытываемой к ним любви? Это столь же законный вывод, и, судя по фактам, для многих людей он ближе к истине.