сейчас для этих девушек — неизвестно, но то, что они ещё могли побороться за свою свободу, это было неоспоримо, как то, что Доронина была невероятно умна и имела все шансы довести свою партию в этой игре до победного финала.

***

Последняя «очень важная» встреча Паулины ничем не отличалась от других не менее важных предыдущих встреч. Исключением было лишь разве что место проведения и предшествующая мероприятию экскурсия. Зоя искренне надеялась, Доронина не будет настаивать на ее активном участии в этом политическом корпоративе, и старалась держаться в стороне. Дело было даже не в некотором напряжении между ней и генералом феминистской партии, а в какой-то невыносимой усталости и апатии.

Она отстранено смотрела на Паулину и девочек, не в силах собраться с мыслями. На площадке тем временем не происходило ничего интересного или нового, что могло бы привлечь ее внимание.

Феминистки вживались в роли строптивых грациозных ланей, с благосклонностью аристократок, принимающих комплименты, а депутаты распускали павлиньи хвосты.

— О чем задумались? — Зою оторвал чей-то знакомый голос от непрерывного потока путающихся мыслей, отдаленно напоминающих сознание.

— Я не знаю, — ответила она честно. Как только проснувшийся человек с трудом помнит свой сон, так и она не могла собрать свои размышления во что-то произносимое и хоть немного понятное.

— Ну что же, бывает.

— А это вы Георгий, решили помучить свое самолюбие?

— Не совсем, хотя я понимаю, о чем вы. Вы забыли телефон в каре. А вам кто-то настойчиво пытается дозвониться.

— А как вы узнали, что мне?

— О, нет вы пока не настолько знамениты, госпожа Авлот. Я просто ответил на звонок, и вы больше всех подошли под описание. Кстати, ответьте, вероятно, это важно для вас. Если я правильно понял, то ваш отец посадил вашего парня в тюрьму. Да, непросто у вас там все.

***

— Паулина, мне срочно, срочно надо домой!

Паулина в недоумении обернулась, даже не успев снять с лица обворожительную полуулыбку.

— Что? Зоя, что случилось, что-то с твоим отцом? Он заболел? Извините, — она кивнула своему собеседнику, полному молодому человеку с необычайно круглыми упругими щеками.

— Ну можно и так сказать. Он посадил Всеслава!

— Фу — у, — выдохнула Доронина, — ты меня напугала. Я и правда подумала, что что-то случилось.

— А то что Всеслав в тюрьме — это не случилось?

— Тебе, наверное, Вера позвонила?

— А она бы не стала мне звонить просто так, она меня терпеть не может.

— Конечно, потому что таскается за Всеславом с коровьими глазами, впрочем, ты далеко от нее не ушла. Что с ним будет с Беликом? Какая тюрьма? Ему даже условного не дадут. Ну помутузят немножко, так ему это только на пользу.

— Паулина! Как же… как же ты так просто…

— Только не вздумай плакать. Ну хоть при всех не плачь. Мы через час все равно улетаем. Зоя, черт тебя дери! Не мочи мою репутацию и папину тоже.

Зоя, хлюпая носом побрела искать Берту.

Та уже искала ее, чтобы утешить и разделить горечь плохих новостей.

Зоя никак не могла остановить слезы, потоками лившиеся из глаз. Ей было жаль Всеслава, но еще больше жаль себя. Разве так много ей было надо, она лишь хотела друзей, любви, обычного человеческого ощущения счастья. Неужели нельзя было это просто ей позволить, дарят же родители детям подарки. Почему нельзя было подарить ей Всеслава?

Несмотря на циничное «что с ним будет» Паулины, Зоя понимала, что быть может все, что угодно. Михаил Авлот мог посадить любого, и думать о своей репутации он станет в последнюю очередь, если вообще о ней подумает. И Зоя знала это как никто другой. Ее отец занимал свой пост уже давно, и предложения уйти на покой он не боялся вовсе. Министр был невероятно дисциплинирован и упрям, так что «старый упертый баран» в его след от подчинённых и коллег звучало довольно часто. Министр Авлот всегда делал, что хотел, и когда хотел, с полной уверенностью в своей правоте. И все, что он делал, по его мнению, он делал на благо общества. За все это он и получил свое имя Железного Авлота, неподкупный, негибкий, не считающийся с мнением большинства, наделённый большой властью.

Если у него появилось желание посадить Всеслава, чтобы тот ему не мешал, то никто не будет возражать. Кроме нее. Зоя вспомнила, как всегда неуютно себя чувствовала, а спорах с отцом, когда отстаивала свою точку зрения. Он был настолько убежден, в своей непогрешимости и так давил своим авторитетом, что она сама уже начинала сомневаться в правильности своих решений.

Но в этот раз она пойдет до конца. Неважно, что сейчас она рыдает в объятиях Берты. Этот недолгий момент гнева и боли она оставит вместе с литром слез на мокром плече подруги.

— Я должна извиниться перед Паулиной за этот цирк, который устроила, — сказала Зоя, когда почти успокоилась. — Попробую найти ее.

Но Берта удержала ее.

— Потом извинишься. Все равно мы уже улетаем домой. Паулина вообще сейчас не в духе. Девочки проговорились, что она взяла тебя в эту поездку только чтобы переманить к себе в партию.

— Я и так это знаю. По крайней мере, здесь ко мне нормально все относились. И Паулина в том числе. А у защитников — что? Адам смотрит на меня с презрением, Вера ненавидит. Одни завидуют, другие осуждают. Но косо смотрят все. И это даже не из-за моего отца, а из-за того, что я встречаюсь с Всеславом, который встречается со мной из-за моего отца.

— А он встречается с тобой из-за твоего отца? — у Берты округлились глаза.

— Берта, не тупи! Я говорю, что все про меня так думают. Хотя… может это так и есть. Только подумать, насколько всем нужен мой отец. Почему нельзя тогда напрямую к нему подкатывать? Надо спросить у мамы, у нее какая цель, она ведь с ним вообще живёт.

— Я вижу тебе уже лучше, — она услышала голос Паулины.

— Да, — Зоя с улыбкой обернулась к ней.

— Она только что рыдала, как невменяемая, — вмешалась Берта, — это у нее продолжение истерики, а не улыбка.

— Нет, Берта, — Зоя взяла ее за руку, — со мной все сейчас нормально. Паулина, попробуй меня извинить. Я не имела права так себя вести.

— Хорошо, что ты это понимаешь. Никто из нас не имеет права на публичное выражение чувств. Даже если тебе отрежут руку, нужно со всеми мило попрощаться, а уже у врача в кабинете орать и материть всех подряд. Мы улетаем,