не одиночный пикет, а несанкционированный митинг. И я имею полное право вызвать полицию.

— Нет у вас ни прав, ни свободы воли. Нет порядка и нет правосудия, все что у вас есть лишь ваши иллюзии.

— И слушать не хочу твою оппозиционную чушь, понял меня? Забирай свою прошмандовку и убирайся отсюда, пока не приехала полиция.

— Между прочим, ее отец — министр обороны, возможно, он не сильно рад тому, что она защитник большеголовых, но таких слов себе не позволяет.

— Так я и поверила, — буркнула женщина, все же сбавив на всякий случай тон.

— Ох, уж это чинопочитание, — вздохнул Всеслав. — А что ты здесь делаешь, Зоя? Мне прямо неловко перед этой госслужащей от твоих проявлений чувств.

— Я, я очень переживала, — честно ответила Зоя. — Мы все переживали. Это безрассудно. Чем ты поможешь Питеру, если тебя посадят?

— А если не посадят? Я ему в любом случае никак не помогу. Мы бьемся как рыбы об лёд. Все бестолку. Пусть сажают. Все равно, это бесплодная борьба. Мы кричим: люди, посмотрите, с вашего согласия творятся бесчинство и беззаконие, с вашего согласия детей сажают в тюрьму, а они не слышат нас. Что надо сделать, что надо сделать, Зоя, чтобы нас услышали?

В голосе Всеслава было столько безысходности и горечи, что даже сотруднице департамента стало не по себе. Немного подумав, она решила скрыться в здании, пока этой волной отчаяния не накрыло и ее.

— Все, надоест сидеть, сам уйдешь. Если полиция спросит, я скажу, что могла, то сделала.

— Что вы можете сделать? Мы все — рабы, полирующие свои оковы, хвастающие ими перед своими собратьями, унижающие тех, у кого они не такие блестящие. Наши господа смеются над нами, глядя на нашу систему ценностей и кидают нам кости со своего стола.

Женщина махнула рукой и ушла в свой спокойный, прохладный кабинет.

— Сами разбирайтесь с этими депрессивными придурками, — услышала Зоя ее отчёт кому-то в здании департамента. — Вот он сейчас пойдет повесится, а отвечать я буду?

— Я присяду? — спросила Зоя.

— Да, садись. Возьми картонку, там около дерева.

Зоя устало присела.

— Как в Москве? — вежливо поинтересовался Всеслав.

— Да, так нормально.

— Ну и хорошо.

— Слышал, что у Берты сорвалась свадьба с генералом, — прозвучал сверху знакомый голос.

Зоя подняла голову. Перед ней стоял Адам в клетчатой рубашке, выглаженной до хруста, темно-синих шортах по колено и идеальной прической.

— А слышал, вероятно, от первоисточника, — улыбнулась она. — Там картонка под деревом.

— Я бы тебе не советовал, Адам, располагаться здесь. Смысла в этом вообще нет. Пересмотрел все наши достижения и совсем приуныл.

— Да, я вижу, брат. Только что же ты предлагаешь — плыть по течению и вообще ничего не делать?

— А кто его знает, брат, может и так.

Потом пришла Вера, Антон, подтянулись Патрик и Денис. Уже смеркалось, люди из департамента давно разошлись по домам, стараясь не смотреть в их сторону. А вокруг Всеслава собиралось все больше и больше народу. Человекоборцы и ребята уже из других партий стягивались к департаменту со всего города.

Одинокий плакат Всеслава кто-то повесил на дерево, чтобы было лучше видно, только не понятно кому.

Неожиданно прикатили антиглобалисты во главе с Мясником. Кто-то притащил гитару. Ко всеобщей радости представителей мужского пола этого странного митинга появились феминистки. Но они обрадовали ещё и девочек, потому что с ними приехал и небольшой фургончик с бесплатной едой и напитками, подарок от какого-то очередного очень важного человека.

Доронина пробила себе путь к Всеславу без каких-либо усилий. Ее, как генерала, все пропускали и вежливо уступали дорогу. Она уселась рядом, подвинув несколько возмущённого Адама.

— Я тоже согласна с тем, — влилась она в беседу, которую сама же и прервала, — что к такому понятию, как «вещи в себе» каждый разумный человек и так приходит. В один прекрасный момент мы сами осознаем, что все, что нас окружает, абсолютно все, мы можем воспринимать только субъективно.

— Хорошо, но как тогда быть с тем, что мы все социально зависимые? Нам просто необходимо мнение и опыт других.

— И что от этого субъективное суждение становится более объективным?

Трепаться языком до глубокой ночи на философские темы испокон веков всегда было любимым занятием студентов и прочей молодежи. Приводило ли это к чему-то, кроме невыученных уроков, никто не знает.

Как бы хотелось, чтобы кто-нибудь подсказал в чем смысл наших жизней, и есть ли он вообще. Куда и откуда мы идём, или пути нет, и мы стоим на месте, а вокруг нас меняются картинки. Где реальность, а где иллюзия, откуда берутся мысли? Столько вопросов и ни одного ответа, кроме религиозных аксиом. Только и остаётся, что утешать свой мучающийся разум философскими беседами.

***

Начало следующего дня заставило все городские СМИ буквально рыдать от радости. Новость была настолько громкой, что можно было всей страной обсасывать ее неделю.

Скандал вокруг дочери министра обороны Михаила Авлота разразился рано утром. Зоя Авлот, официально состоящая в партии защитников гидроцефалов, именующих себя человекоборцами, и неофициально находящимися в черном списке ее отца, заявила, что отправляется в больницу санаторного типа для больных гидроцефалией в знак протеста.

— Бросила учебу в престижном университете, начхала на карьеру, и все ради чего?

— Я не бросала учебу.

— И на какой срок у тебя академотпуск?

— Бессрочный…

— Тогда что в твоём понимании «бросить учебу»?

— Мама, не надо устраивать трагедию на пустом месте!

— На каком ещё пустом месте?! — взорвалась женщина. — Ты свою жизнь просто спускаешь в унитаз из-за какого-то симпатичного мальчика и это по-твоему ничего не значит? Обычный вторник, так?

— Всеслав здесь причем? Твой муж детей запирает в психушке пожизненно — это причина. Ты живёшь с психопатом, у которого есть власть! Вот причина.

— И этот психопат — твой отец, Зоя. Из-за своей дебильной любви тебе плевать на него, на меня.

— И сколько раз мне надо повторить, что не моя дебильная любовь заставляет меня так поступать, а действия моего отца.

Зоя гневно затопала к себе в комнату.

— О, я бы даже не заезжала, если б не нужно было забрать документы. Чтобы этого всего просто не выслушивать.

Она устало закрыла за собой дверь и буквально сползла по ней. Комната была умиротворительно тиха и прохладна. Окна были открыты. Шторы слегка надувались от небольшого ветерка, и было слышно, как на улице дети играют в мяч.

Горькое чувство утраты комом застряло в горле. Именно сейчас Зоя очень жалела, что так необдуманно, резко и бескомпромиссно объявила о своем решении уехать в