В первой декаде мая Ермолов в Моздоке. Генерал Сталь в приказе дистанционным начальникам и атаманам станиц пишет:

– Корпусной командир господин генерал от инфантерии и кавалер Ермолов прибыл в Моздок и будет проезжать в Георгиевск. В том случае предписываю иметь в конвой в Прохладной 70—80 казаков и по 30 лошадей на станции с упряжками и 5 повозками. Начальнику станицы Павловской изготовить конвой 60 человек, если будет недостаточно служащих, то добавить из отставных.

Причину своего прибытия в Кабарду он объяснял следующую:

– Доселе я смирял другие враждующие народы, а теперь дошла очередь до непокорствующих и мятежных кабардинцев. При этом он указывал, что предпринимает ввод войск в Кабарду для охранения от разорения благонамеренных владельцев и вообще простого народа.

Но была, конечно, значительно более веская причина, заставившая Ермолова лично заняться Кабардой. Ею явилась медлительность в исполнении предписания главнокомандующего и очевидное желание кабардинцев уклоняться от исполнения этого предписания. Предписывалось же кабардинцам выселиться с гор, из своих труднодоступных убежищ.

Таким путем власть рассчитывала ликвидировать разбойничьи шайки беглецов, которые с большим ожесточением и ненавистью преследовали и истребляли все, что имело вид или носило название русского.

В мае 1822 года Ермолов прибыл в Екатериноград, где уже собраны были два батальона пехоты, 8 орудий и 300 линейных казаков. Над отрядом Кацарева принял командование сам генерал Сталь и передвинул его с Баксана на Малку, к урочищу Каменный мост. Третий отряд, под командой донского полковника Победнова, наблюдал верховья Кубани.

22 мая Ермолов после предварительной рекогносцировки в ущельях Уруха, Черека, Нальчика и Чегема перешел Малку – границу Кабарды – у станицы Екатериноградской и начал наступление. Боевые сражения начались в Черекском ущелье. Там было сожжено несколько аулов. В Нальчике отбит табун лошадей и отара овец в 4 тысячи голов, в Чегеме истреблен сильный аул.

Наконец, войска вступили в ущелье Баксана, самой многоводной реки в Кабарде, вытекающей с южной покатости горы Эльбрус, и здесь им пришлось испытать огромные трудности. Войска направились по обоим берегам реки: по правому шел Ермолов, по левому – Сталь. В самом узком и страшном месте ущелья кабардинцы соорудили громадный завал на правом берегу Баксана. Тогда ночью четыре орудия из отряда Ермолова были подняты на гору и несколькими выстрелами заставили неприятеля очистить завал. Самый кровавый бой ожидался у балкарского аула Ксанти, где собрались главнейшие кабардинские владельцы. Войскам еще с вечера было приказано готовиться к упорной борьбе, в которой пришлось бы брать штурмом ряд огромных каменных завалов.

Но кабардинцы не дождались наступления и ночью бежали за Кубань. Балкарцы попросили пощады.

В Кабарде царила растерянность. Кабардинцы увидели русское оружие в таких местах, что для себя считали недоступными.

Из Баксанского ущелья войска прошли на Куму и стали близ истребленных в предыдущем году абазинских аулов. Отсюда генерал Вельяминов с частью отряда отправился на Кубань, к Каменному мосту, чтобы препятствовать кабардинским князьям, при побеге за Кубань, уводить с собою и подвластные им аулы.

А 24 июля экспедиция Ермолова совершенно окончилась, и отряд возвратился на Линию. Главнокомандующий отправился в Константиноград, осмотрел минеральные источники и положил основание нынешнего Пятигорска.

Войска отдыхали, впрочем, недолго. В начале августа месяца Ермолов снова повел их в Кабарду, на этот раз уже с тем, чтобы больше не оставлять ее. Переправа через Терек у Екатериноградской была сопряжена с чрезвычайными трудностями. Река бушевала, и пехоте пришлось переходить ее вброд тесными рядами, держа друг друга за руки. В глубоких местах казаки верхом составляли улицу, через реку протянуты были привязанные к орудиям канаты и люди держались за них в местах наибольшей стремительности.

За Тереком войска разделились на две части. Одна тотчас приступила к постройке ряда укреплений, образовавших новую Кабардинскую линию, а другая составила подвижные резервы, имевшие назначение удерживать кабардинцев от враждебных действий и тем способствовать беспрепятственному возведению крепостей.

Кабардинцы, конечно, не остались равнодушными к мере, навсегда подчинявшей их русской власти и русскому оружию, и домогались всеми силами остановить постройку крепостей. Но Ермолов на эти домогательства ответил с внушительным лаконизмом:

– О крепостях просьбы бесполезны, – сказал он. – Я сказал, что они будут, и они строятся.

К осени они были настолько готовы, что могли служить прочным оплотом против кабардинцев. Новая Кабардинская линия проходила по подошвам так называемых Черных гор, от Владикавказа до верховий Кубани и состояла из пяти главных укреплений, расположенных при выходах из горных ущелий рек Баксана, Чегема, Нальчика, Черека и Уруха и из многочисленных промежуточных постов. Все кабардинское население, переселившееся на плоскость, совершенно отрезывалось ею от гор, так и от Закубанья и вынуждалось покинуть самую мысль о враждебном отношении к России.

Кабарда, занятая теперь русскими укреплениями, навсегда разделяет воинственные народы Кавказа на две отдельные части, образовавшие на все будущее время два совершенно независимых друг от друга театра военных действий, и сохранение в Кабарде спокойствия становится делом особенной важности. К тому же по ней, как по краю наиболее умиротворенному и безопасному, пролегла под защитою крепостей и новая Военно-Грузинская дорога, охранение которой легло на обязанности Кабардинского полка, которым командовал полковник Подпрядов.

Главным укреплением в Кабарде считался Нальчик, а потому здесь и поместился Подпрядов со своим штабом, перейдя туда из Екатериноградской. Ему приходилось в одно и то же время держать в повиновении всю Кабарду, наблюдать за верхним течением Кубани, из-за которых все еще пытались прорваться под предводительством беглых кабардинцев партии черкесов, и охранять военную дорогу.

В течение нескольких лет Кабардинский полк удерживал в спокойствии всю Кабарду и оберегал центр Кавказской линии.

Громы военных бурь в Кабарде все более и более затихали, с тем, чтобы в 1825 году вспыхнуть последним пламенем возмущения и потухнуть навсегда, оставив все тревоги боевой жизни соседнему побережью Кубани.

Ермолов находился в Червленной, когда узнал о бунте, поднятом в Кабарде. Известие о вспыхнувшем восстании заставило его приехать в Екатериноград.

– Желая обстоятельнее знать о происшествиях в Кабарде, – сообщал он в Тифлис, – отправился я в Екатериноград, где дожидается меня начальник корпусного штаба.

Прибыв на место и расположившись в атаманском доме, он вместе с Вельяминовым стал разбираться в сложившемся положении.

– Бунт в Кабарде сделался не сразу, – докладывал ему Вельяминов. – Скрытое недовольство, лежавшее в его основании, начало сказываться сначала мелкими и как бы случайными проявлениями, и вот теперь усиливающимися.