– Аллах да поможет нам! – заголосили мюриды.

– Бей-Булат наш гость. Пусть он выбирает сам, где ему идти – спереди или сзади, – Кази-Мухаммед будто разгадал недавние думы гостя.

– Выбирай, Бей-Булат! – раздались голоса.

– Дело не в том, где идти и как. Нам, чеченцам, все равно. Нас волнует когда? – ответил Бей-Булат и окинул всех гордым взглядом.

– Ответ, достойный мужчины, – похвалил имам.

Быстро было решено, кто в каком порядке выступает. Каждый отряд и каждая группа получила от имама свое задание. Правда, это были пока предварительные наметки, они могли измениться по ходу самого нападения на крепость.

А крепость Внезапная и аул Эндери встретили рассвет этого дня, как обычно. Из крепости раздался пушечный выстрел.

– «Зарю» бьют, – говорили и солдаты, и горцы, услышав этот утренний выстрел.

И как по команде принимались за свои дела и заботы.

Из труб саклей пошел сизый дымок, замычали коровы, заблеяли овцы, раздались редкие крики табунщиков, заиграли свирели пастухов и чабанов. Стада и табуны потянулись к пойме реки, к нагорным пастбищам.

Вслед за ними из крепости вскоре вышло более роты солдат для охраны этих табунов, отар и стад.

– Появились, – крикнул наблюдатель имама.

– Сколько их? – спросил стоявший под деревом Кази-Мухаммед.

– Сотни полторы.

– И куда направляются?

– Идут по долине.

– Хорошо, – имам погладил свою коротко подстриженную бороду.

– Еще из крепости выходят солдаты с косами, с повозками, – сообщил наблюдатель.

– Сено заготавливать идут, – сказал Кази-Мухаммед. – Им повезло, Аллах их пожалел. Они нам не нужны.

Подождав еще час, Кази-Мухаммед подумал, что настал самый удобный момент для нападения: скотина мирно пасется в трех верстах от крепости, охрана ничего не ждет – пора!

– Бей-Булат, – позвал он главаря чеченского отряда. – Начинай! Да поможет вам Аллах!

Бей-Булат, обрадованный тем, что он первым начинает дело, кинулся к своим чеченцам, и они тут же высыпали из лесу, с диким криком и гамом понеслись прямо на главные крепостные ворота. В крепости подумали, что они собираются атаковать ее, и быстро закрыли ворота. Но чеченцы и не помышляли об этом. То был маневр. Им надо было отсечь всех до единого солдат и стада от крепости.

Прошло с полчаса, и все смешалось: и люди, и скот, как самой крепости, так и аула Эндери. Над долиной стоял неумолкаемый глухой рев, гул, иногда пронзаемый отдельными выкриками отчаяния. Охранная рота, смешавшаяся с животными, потеряла управление, но отдельные группы ее защищались до последнего вздоха. Отчаянно защищались и пастухи, и чабаны, и табунщики аула Эндери.

– Этого я и ожидал, – сказал Кази-Мухаммед. – Эндери продался неверным, и мы накажем его достойным образом.

Из крепости били из пушек, но это была напрасная трата снарядов, они не долетали, а только еще больше пугали скотину, и так уже обезумевшую от страха.

Чеченцы, не выпуская никого из своего охвата, уже погнали все стада, табуны и отары к Черным горам вверх по пойме реки. Среди скота беспомощно метались люди. Над всей этой согнанной и теснимой армадой стоял гул и плыла такая пыль, что часто ничего нельзя было разглядеть.

– Из крепости скачут всадники! – крикнул наблюдатель.

– Слава Аллаху, этого я как раз и ждал, – поглаживая бороду, отвечал имам.

– Это казаки, – прокричал наблюдатель.

– А эти откуда? Их здесь быть не должно, – чуть растерявшись, произнес Казн-Мухаммед.

А из ворот действительно вылетел порядочный отряд казаков и погнался за чеченцами.

– Шамиль, помоги Бей-Булату, – сказал имам. – Перехвати!

Но казаки уже настигли чеченцев. Завязалась отчаянная схватка. К ним присоединились эндереевцы, разрозненные солдаты охранной роты, вырвавшиеся из чеченского охвата, горстка подоспевших драгун. Казаки решили ударить наискось, надеясь отсечь хоть какое-то количество угоняемого скота, но тут из леса выскочила шамилевская лавина, и преследование чеченцев было сорвано. И хотя вскоре к крепости прибыл егерский батальон, ушедший еще на рассвете на рубку леса, все было уже напрасно. Казн-Мухаммед, угнав все, что можно было угнать, взяв столько пленных, сколько можно было взять, был уже в лесах Черных гор.

Имам торжествовал победу!

В Кабарде пронесся тревожный слух: Вельяминов требует валия[27] и Жамболата в Нальчик! «Правда ли?» – тревожно спрашивали друг друга встречавшиеся кабардинцы. Слух подтвердился. Нарочный из Екатеринограда привез валию Кучуку Жанхотову приглашение явиться с сыном и князьями Кантемиром Касаевым и Росланбеком Батоковым в Нальчик. Как молния разлетелась эта весть по аулам, и вся Кабарда, как один человек, села на коней и поехала в аул старого валия.

Все знали, что дело идет о жизни и смерти Жамболата. Всем было известно, что Жамболат и князья Касаев и Батоков были душою той тысячной партии черкесов, которая Божьей грозой пронеслась над станицей Солдатской, увлекая в плен женщин и детей, и оставила после себя на том месте, где прежде цвели довольство и благоденствие, лишь следы разрушения да печальные сотни немногих уцелевших и теперь на тлеющих грудах пепла оплакивающих потерю дорогих лиц и всего своего достояния.

Вельяминову поручено было наказать этот дерзкий поступок.

Страшна была для отца та минута, когда он получил требование Вельяминова. Еще страшнее та, когда он приказал сыну готовиться ехать с ним в Нальчик. Быть может, мелькнула в голове Жамболата мысль бежать в горы, но он взглянул на отца, увидел глубокое спокойствие на его почтенном лице, и молча повиновался.

Со всех сторон съехались к валию князья со своими узденями, собрались и волны народа, шумевшие как море, готовое при первом порыве ветра разыграться разрушительною бурею. Старый валий важно и безмолвно принимал прибывших князей и приказывал отвести их в особые комнаты для отдыха после утомительного пути.

Торжественна и трогательна была картина, когда на следующий день, с первыми лучами восходящего солнца, старый валий сел на коня и шагом выехал со двора, сопровождаемый князьями и сотнями всадников, готовых пролить за него последнюю каплю крови. Старшие князья отличались простотою одежды, важным спокойствием и гордою осанкою. Молодежь блистала и одеждой, обложенной серебряными галунами, и сверкавшим на солнце оружием, покрытым серебряной и золотой насечкой, и дорогим убором своих чистокровных коней.

Кабардинская степь, широко раскинувшаяся на необозримом горизонте, загремела шумною, веселою джигитовкою. В джигитовке, в этом живом разгуле гарцующей молодежи, есть для кабардинца что-то поэтическое, увлекающее. Даже те, кому лета и сан не дозволяли принимать участие в общей забаве, громкими восклицаниями выражали сочувствие смелым и ловким джигитам, напоминавшим, быть может, им их собственную бурную, удалую молодость. Старые князья смотрели на это с грустным участием и думали про себя: «Как ни остра стрела, а все же она должна сломиться о твердую скалу». Отцовское сердце старого валия обливалось кровью: он знал, что сын его преступник и что судья его Вельяминов.