Машина запетляла по дорожному серпантину.

В лагерь добрались затемно.

Неслышащих попытался затеять скандал, угрожая привлечь к ответственности за срыв занятий. Но Чекушкин, допивший в кабине машины из горлышка поллитру, вошел в раж, схватил за горло капитана и сказал, что б тот не пищал: не желаю, мол, слушать визг зассанцев-засранцев.

Ротный вмиг растворился во мраке лагеря. Офицеры в «конуре» разобрались по койкам, моментально заснули. Среди ночи явился продрогший ротный. Прокрался к своему лежбищу и тихонечко лег. Был крепко пьян, но, вероятно, долго и тщательно мочился перед сном на природе, ибо среди ночи не вскакивал и не использовал в качестве писсуара чужие сапоги.

К утру все продрогли. Холодно! Чекушкин окликнул истопника, но тот ответил басовитым храпом. В печке что-то светило, но почему-то не грело. Превозмогая лень, Чекушкин поднялся и, шаркая тапочками, подошел к печке. Вот, блин! Еще б не холодно! Дневальный Кулешов вообще не разводил огня, просто положил на поленья фонарик, включил его и уснул праведным сном.

Чекушкин дал затрещину сонному бойцу, заставил его разжечь топку, но из-за опустившегося на лагерь сырого тумана влажные дрова лишь дымили. Проклиная и Кулешова, и Чекушкина, офицеры выскочили наружу и остаток утра провели на свежем воздухе…

А утром… Потребовалось срочно сопроводить в гарнизонный медсанбат заболевшего солдата Мерабова. Естественно, выбор пал на Никиту, который был не так уж и нужен для качественного проведения занятий на технике. Замполит…

Боец-туркмен мучался острыми болями в животе. Похоже, приступ аппендицита. Никита собрал вещички в чемоданчик и запрыгнул в кузов. Боец, кривясь и охая, забрался следом. Зампотех Антонюк заполнил собой кабину.

В пути курсант держался за спину, куда отдавала при толчках на ухабах острая боль. Видимо, все же не аппендикс воспалился, а он простудил почки. Или камни в них зашевелились.

Едва-едва успели к проходящему поезду.

— Не боись, Мерабов! До медсанбата я тебя обязательно довезу живым! — по-армейски пошутил Никита. — А дальше — как судьбой назначено…

— Спасибо, — солдат заметно повеселел. — А можно мне домой заехать, товарищ лейтенант?

— Желаешь проститься перед смертью с родными? — еще раз по-армейски пошутил Никита. — Да не боись ты, не умрешь. Военная медицина на хорошем уровне, спасут. Военные врачи лучше, чем знахари в твоем пустынном кишлаке.

— Да я не о кишлаке говорю, — гнул свою линию туркмен. — В Ашхабаде живет младший брат моей апа (мамы). Он редактор научного журнала. Давайте в гости сходим к нему? Поедим, отдохнем.

— Гм! — Заманичиво, заманчиво. — Если будет много свободного времени между поездами погостим. Адрес знаешь?

— Да, конышно, знаю. Бывал до армии у него. Три раза. Хорошо живет дядя Ахмед, богато.

После посещения подземного озера в кармане у Ромашкина вообще не осталось ни шиша, только фантики от конфет. Едва хватило на билеты в общем вагоне. Чем перебиваться вонючими столовскими беляшами, лучше в гости сходить. Заодно сравнить, как живет цивилизованная элита аборигенов и провинциальные «урюки»? У нецивилизованных в гостях уже бывал — вкусно готовят, сытно, но обстановка не стерильная. Теперь надо посмотреть на тех, кто поднялся в эволюционном развитии на несколько ступенек выше бабуина. Гм! Дарвинист…

До поезда в Педжен действительно образовалось «окошко» в двенадцать часов. Можно и на экскурсию.

В течение часа ехали на троллейбусе. Оказались в бескрайних одноэтажных кварталах. Унылый район, состоящий из несколько сотен глинобитных домишек. Узкие улочки, по которым ветер гонял пыль, песок, мусор. Обрывки газет, словно бумажные змеи, летали между заборами. Впрочем, заборы — не совсем заборы, скорее слепленные глиняные стены, стоящие одна к другой. Чем богаче и значительнее достаток обитателя жилища, тем толще и выше эти стены. Сами домики прятались за дувалами. Жизнь за ними била ключом и вырывалась наружу шумными ватагами ребятишек. Они кидались друг в друга камнями, ругались, стреляли из рогаток. Не дай бог, врежется в пешехода эта толпа, затопчет и не заметит.

Никита и Мерабов пришли. Чуть ли не самый убогий домик… Единственное отличие от остальных сооружений — невысокий дувал и палисадником с кустиками.

Солдат отодвинул потайную задвижку, приоткрыл скрипучую калитку и вместе с Никитой подошел к дверям. Принялся колотить руками и ногами по крепким деревянным доскам:

— Дядя! Дядя! Это я Рустам! Дядя!

Занавеска в маленьком подслеповатом окошке слегка шевельнулась, мелькнуло женское лицо.

— Тетя Фатима! Это я, племянник Рустам! — обрадовался Мерабов. — Товарищ лейтенант, сейчас нам откроют!

И открыли.

— Салам, Рустам! Салам, командир! — заверещала женщина. — О, Рустам! Как ты подрос! Возмужал! Но до чего ж ты похудел! Пойдем скорее в дом. Заходите, товарищ офисер! Пожалуйста.

Потом о чем-то затрещала на родном, непонятном русскому человеку языке. Из всего потока слов Никита уловил только — аллах, шурпа и бешбармак.

Ага, надо понимать, аллах послал сегодня шурпу и бешбармак. Это хорошо, голодными не уйдем. Еще бы посмотреть телевизор. Сегодня большой хоккей! ЦСКА — Спартак. Ух! Поболем!

Дяди в доме не оказалось, но остальная семья была вся в сборе. Огромная старуха-мать, тощая, некрасивая (как показалось Никите) жена, пятеро детишек — мал-мала меньше, от трех до двенадцати лет. Они выглядывали из проема в маленькую комнату, прикрываясь занавеской. Черные глазенки сверкали любопытством. Они перешептывались, не решаясь выбраться на свет.

Никита озирался по сторонам. На свежевыбеленных саманных стенах — узорчатые, большие ковры и маленькие коврики с орнаментами. Утрамбованные глиняные полы тоже устланы коврами. В центре комнаты лежали несколько толстых одеял, а на них стоял низкий деревянный помост, игравший роль стола. В углу — стопа одеял и подушек, которые упирались в потолок. Телевизор в доме отсутствовал, как и дядя.

Хозяйка пригласила к столу, принесла пиалы с чаем, сахар, конфеты, лепешки.

Перекусив с дороги, лейтенант задремал на мягких подушках в углу. Солдат болтал с родственницами, тормошил ребятишек. Все его мучительные боли куда-то делись в одночасье.

Сколько Никита продремал? Час? Полтора?… Разбудили его громкое щебетание детей и тягучий мурлыкающий голос мужчины.

Ага, дядя пришел! Кот как есть кот. Мурлыка. Широкое восточное лицо, раскосые глаза, реденькая, короткая бороденка (Телевизор принес?). Дядя протянул маленькие, узенькие, мягкие ладошки — пожал руку. К столу, дорогой товарищ, к столу!

На «постаменте» — тарелки с едой, зеленью, восточными сладостями: халвой, сладкими орешками, пастилой. В центре — чайник с заварным чайничком. Аромат!

— Извини, дорогой товарищ, в моем доме не пьют водку. Я сам непьющий.