* * *

— Маразм он и есть маразм! — констатировал Дибаша. — Никита, помнишь, как Вадика Пасмурцева начпо из партии велел исключить?

— Помню, ага. А Вадик Пасмурцев — и не член партии был, комсомолец! Так и доложили начальству, как бы по исполнению: товарищ Пасмурцев более не член партии, комсомолец!

— Комсомольцы, добровольцы! — немузыкально затянул Димка-художник. — Наливай!

— Мишка! Шмер! Вонь от твоих носков — это что-то! Шмердит! Хоть беги из мансарды! У-У-У, смерд! — это Никита проснулся в дурном расположении, гм, духа.

Голова гудела после вчерашнего застолья. И вместо того, чтобы поспать в единственный выходной, он вынужден участвовать в ПХД, то бишь парко-хозяйственный день. Комбату дома со сварливой женой не сидится — вот и вызывает всех. А завтра предстоит быть ответственным по роте!

— Да нормальные носки! Еще пока нормальные! Еще не пятой стадии загрязнения! — пожал плечами Шмер. — Вот на пятой стадии подумаю, стирать или выбрасывать.

— О как! Так на какой они сейчас у тебя стадии?

— Щас подумаю, определю. Значит, день-другой ношу — пока пальцы не начинают скользить внутри. Это первая стадия. Вторая — когда выворачиваю их наизнанку и вновь ношу. Третья — правый надеваю на левую ногу, левый — на правую. Четвертая — опять выворачиваю. Пятая — носки встали колом, ударяю их об дверной косяк несколько раз, чтобы размягчить. Тогда они вновь наденутся на ноги. Нет, Никита, пока все же не пятая стадия. Терпи!

— Не буду! Сегодня же смету все твоё шмотьё-тряпье в кучу и подожгу во дворе!

— Такие, значит, твои воспитательные методы?

— Только такие! Если не понимаешь человеческого языка!

— Ну, и передай ротному, что меня не будет на построении. Не в чем явиться. У меня день большой стирки. Хороша отмазка?

— О-чень. Неслышащих скажет, чтоб ты портянки надел.

— Эх, если б они были у меня! Ты ж их уже месяц назад вышвырнул!

— А то! Я об них два раза запнулся, едва палец не сломал.

— Вот и славно! Иди строиться, а я еще покемарю. Да! Пришли сюда Кулешова — сразу после построения. И чтоб захватил мыло, порошок…

На плацу, в строю батальона, офицеров было маловато. В основном, лейтенанты. Капитаны и старлеи проигнорировали распоряжение Алсынбабаева и не явились.

Капитан Неслышащих получил выговор от комбата за отсутствие управления войсками и начал срывать зло на тех, кто был под рукой.

— Где ваш сосед, товарищ лейтенант? — набросился он на Никиту. — Почему его нет в строю?

— Голый сидит. Стирка обмундирования.

— Пусть явится в чем есть!

— В чем мать родила?

— Разболтались, лейтенанты?! Передайте, что я его накажу!

— Обязательно передам. При встрече…

— Так и передайте!

— Есть! Так и передам!

М-да. Вот оно, пресловутое, разберемся как попало и накажем как-нибудь.

По возвращении Никита увидел спящего возле бревна, служившего скамьей, Кулешова. Стиральная машина работала и крутила белье, судя по всему, уже с полчаса. Носки должны были уже, очевидно, приобрести эластичную форму, а не стоять как реликтовые окаменелости.

Никита прошел было в дом, но споткнулся о валяющегося в проходе мертвецки пьяного Шмера. Отступил. Черт! А вчера говорил: нет денег! Это же надо умудриться успеть так нажраться за три часа! И на какие все-таки шиши?! Не иначе, кто-то налил. Кто? Гости? Погостили и ушли?

Никита вернулся во двор и разбудил солдата:

— Боец! Хватит спать! Вся морда в слюнях!

Кулешов вскочил, спросонья перепугавшись, вытер губы:

— А?! Я!

— Г-головка от руля! Ты почему спишь на посту?! Тебя Шмер приставил к стирке?!

— Так точно!

— Кто у нас был в гостях? — наугад, но в точку угодил Никита.

— Дык… Какие-то пожилые «чурки». Два азербайджанца. Принесли водку, коньяк, закуску.

— Ты что, тоже пригубил?!

— Никак нет! Только колбасой угостили, фруктами. Я в дом больше ни разу не заходил.

— Черт! Пойдем поднимать взводного. Споили его гости. Интересно, какие еще меня сюрпризы ожидают? Может, квартиру обчистили? Может, родственники солдатика тоже где-то валяются под столом? Или бойца самовольно уже в отпуск везут?

— Не видел, чтоб они выходили, — растерялся солдат. — Я дом внимательно охранял.

— Ты ж дрых без задних ног! Тоже мне сторож!

Никита с тяжелым предчувствием открыл перекосившуюся дверь, шагнул через порог. Стащив с ног прилипшие к потным икрам сапоги, переобулся в тапочки. Конечно, когда ноги обуты в тапочки, а на тебе галифе с торчащими тесемками, то выглядишь при этом комично. Особенно при посторонних. Но очень не хотелось топтать вымытый вчера вечером пол.

Напрасное беспокойство. Перешагнув порог, отделяющий веранду от квартиры, Никита тотчас пожалел о вчерашних усилиях по наведению порядка. Эта сволочь Шмер, естественно, не разулся. И вместе с ним в грязной обуви топтались в кухне его собутыльники. Вернее, уже не топтались…

Мишка лежал, уткнувшись своей худощавой мордой в сжатые кулаки, сопя и посвистывая. Два пожилых азербайджанца чуть слышно гортанно переговаривались, ожидая пробуждения офицера. Оба, судя по мозолистым ладоням, из сельской местности.

Стол ломился — фрукты, зелень, коньяк. Много привезли, не осилили.

Завидев вошедшего Никиту, мужчины обрадованно вскочили и принялись здороваться, назвались: Расул, Мамед. Притомились, видать, сидеть в тишине чужого дома.

Расул, который помладше, принялся разливать по стаканам коньяк.

— Давно спит? — спросил Никита у Мамеда, который постарше, ткнув пальцем в Мишку Шмера.

— Не очень. Заскучать не успели.

— Много он выпил?

— Торопится очень. Не закусывает, — покачал осуждающей головой Мамед. — Мы даже о деле поговорить не успели.

— О деле? О каком деле?

— Э-э, дарагой! Давайте сначала выпьем за знакомство!

— Я не тороплюсь очень, поддел Никита.

— Маладец-ц! Не торопясь и выпьем!

Расул, который помладше, разлил — старику треть стопки, себе половину, Никите полную.

— Оп! Стоп! Не малить! Наливать одинаково! И пить поровну! — усек и пресек хитрость Никита.

— Мы уже много выпили, — виновато улыбнулся Расул.

Ну, разве что. Стаканы звонко блинкнули.

— Ладно, давайте теперь по делу! — Никита, очистив пару мандаринов, пережевывал дольку за долькой.