На каждой платформе с танками, пушками и автомашинами находился часовой с винтовкой или карабином. Все танки и автомашины были заправлены горючим, а в танках были снаряды и патроны. Эшелон содержал и цистерны с горючим, а также ремонтную мастерскую.

Примерно к трем часам ночи 15 апреля закончили окончательное формирование эшелона и посадку в вагоны.

Наконец, нам объявили, что теперь с 15 апреля наша войсковая часть находится в составе действующей армии и будет снабжаться всеми видами довольствия по нормам, полагающимся для фронтовиков.

Ожидая отъезда, многие из нас радовались отъезду на фронт, говоря: «Там-то уж мы наедимся досыта и не будем больше голодать». Как мы были наивны!

Эшелон поехал и двигался дальше очень медленно. Он часто и подолгу останавливался даже на маленьких разъездах. После посадки мы все крепко уснули в вагоне: кто на голом полу, подостланном соломой, а кто на дощатых нарах второго яруса. Когда рассвело, первой длительной остановкой поезда оказалась станция Ново-Вязники, относящаяся к старинному, типично русскому городку Вязники. На этой станции я и еще кое-кто захотели справить уже долго терпевшиеся нужды по-большому и по-малому, что можно было сделать только вне вагона.

Открыв вагонную дверь, мы в одних гимнастерках и ботинках без портянок выскочили из него на рельсы железнодорожных колей. Решили пересечь их, дойти до станционной платформы и побежать по ней вдоль к выгребному туалету. Но сделать этого не пришлось, так как непосредственно под нашими ногами – в пространствах между двумя рельсами всех путей, между отдельными рельсовыми колеями, а также далеко по обеим сторонам от них вправо и влево – все уже было заполнено оттаявшими с зимы комьями человеческих испражнений. Они были наделаны в течение долгого времени в основном такими же, как мы, очень часто проезжавшими на поездах через данную станцию военными. Поэтому мы тоже просто, не уходя от вагона далеко в сторону, добавили к тому, что было, свои отходы.

Следующей большой станцией был город Владимир. Здесь мое внимание особенно привлекло то, что на платформах его вокзала и вокруг было полно ходивших и стоявших бойцов и командиров, одетых благодаря наступившей теплой погоде только в гимнастерки и брюки. Больше всего поразило то, что на носилках лежало много привезенных с фронта санитарным поездом тяжело раненных военнослужащих. У всех них на месте раны были марлевые повязки, а у некоторых через марлю выступали наружу красные пятна крови. Все увиденное произвело на меня и многих моих коллег тяжелое впечатление.

К вечеру, когда поезд остановился возле Орехово-Зуева, меня поставили часовым около пушки. Я этому даже обрадовался, так как подумал, что во время проезда эшелона через Москву, хотя это и будет ночью, снова увижу родной город. Но я ошибся: поезд не поехал к столице, а повернул на юго-восток и проследовал через Куровское, Воскресенск и Голутвин к Рязани и Ряжску, а затем поехал дальше на юг.

Вся наша поездка до конечного пункта длилась свыше пяти с половиной суток. Только догадывались, что едем на юг, а куда конкретно – не знали. Весь маршрут движения эшелона через соответствующие большие города, которые он в основном объезжал, а также железнодорожные станции был для нас неизвестен, так как об этом никто из командиров нам не рассказывал, да нас это и не интересовало. Днями поезд иногда долго простаивал загнанным на тупиковый участок пути. Ночами двигались значительно быстрее, чем в светлое время суток.

Через пару суток глубокой ночью присоединился к нашему эшелону другой железнодорожный состав, везший отечественные танки с экипажами, много автомашин, топливо в цистернах, боеприпасы, продовольствие и другие средства, необходимые для ведения боя. Но между обоими составами был предусмотрен интервал длиной не менее одного километра. Этим хотели обеспечить поездам определенную безопасность от действия авиации немцев, которые тогда на участке пути от Купянска-Узлового до Изюма (а это города Харьковской области Украины) находились совсем близко – на расстоянии не более 50 километров.

…На станции Святогорская ехавший на юг эшелон поменял на обратное место расположение своего локомотива – паровоза, в результате чего у нашего первого огневого взвода вагон и платформа с пушкой оказались в головной части поезда. Дальше эшелон поехал на северо-запад – в сторону Харькова. При этом он последовал в направлении находящегося юго-восточнее Харькова на левом берегу реки Северский Донец города Балаклея, занятого немцами осенью 1941 года и превращенного ими в почти неприступную крепость, которую наши войска никак не могли взять очень долгое время, несмотря на огромные людские потери.

На перегоне между станциями, кажется, Яремовка и Букино поезд переехал разлившуюся от половодья реку Оскол по еще сохранившемуся от действий вражеской авиации или кое-как восстановленному после бомбежек самолетами мосту и остановился на станции Букино. И вдруг на тот мост, саму станцию и ставший на ней эшелон внезапно налетела группа немецких пикирующих бомбардировщиков в сопровождении истребителей «Мессершмитт». При этом основная масса ехавших военных, не дожидаясь команды, сразу покинула свои вагоны и платформы, разбежалась в обе стороны от дороги и залегла на землю. Но мы – зенитчики, – очень быстро выскочив из своего вагона, перешли на прицепленную рядом платформу с нашей пушкой, немедленно отчехлили ее, заняли каждый на ней положенное ему место и открыли по самолетам огонь. То же самое сделал боевой расчет второй пушки в хвостовой части поезда. Однако раньше нас начали стрелять местные зенитчики.

Бомбардировщики все же сбросили беспорядочно несколько бомб на мост, здания и пути станции и на эшелон, но прямых попаданий не имелось. Осколки от разорвавшихся бомб прошили стены и крыши отдельных вагонов, попали в ближние дома и строения, ранили группу рабочих и служащих станции, а также кое-кого из нашего поезда. К сожалению, прямо в голову один осколок угодил ефрейтору Метелкину, обслуживавшему вторую пушку в хвостовой части эшелона, из-за чего наш товарищ сразу же скончался. Это была тогда наша первая и единственная потеря, и ее далеко не искупило, конечно, то, что один из налетевших истребителей был зенитчиками сбит и упал где-то далеко за станцией, а остальные самолеты улетели, не выполнив своей основной задачи.

Комиссар Воробьев вынул из брючного потайного кармана покойного Метелкина его «медальон смерти», чтобы официально сообщить кому следует о факте гибели ефрейтора, после чего его тело оставили местным станционным работникам для достойного захоронения, поскольку наш поезд уже трогался в дальнейший путь. Мы даже не успели попрощаться с коллегой. При этом меня охватили два противоположных чувства: жуть от гибели товарища и в то же время большое удовлетворение от произведенных стрельб из орудия и их результата.

Наш поезд снова медленно проехал примерно еще часа два, минуя северо-восточную окрестность города Изюм, который мы почти совсем не заметили за стеною густых лесных насаждений. Затем он остановился у края леса, находившегося с левой стороны железнодорожного пути. Далее последовала команда всем выгрузиться с поезда. Сразу после этого к нам подошел командир нашей 199-й отдельной танковой бригады, чернявый и небольшого роста полковник – армянин Матевосян. С ним был также комиссар бригады – пожилой, блондинистый и среднего роста русский в звании полкового комиссара. Они поблагодарили нас, зенитчиков, за успешное отражение атаки вражеских самолетов на эшелон.