Накануне перед праздником 1 мая нам вручили поступившие от отдельных граждан, предприятий и организаций подарки с трогательными надписями, записками и письмами, содержавшими пожелания доброго здоровья, крепко бить врага и вернуться домой с войны живыми. Мне досталось по пачке папирос, конфет и печенья, а по предложению комиссара Воробьева, вероятно вспомнившего, что у меня в Горьком перед отъездом отняли во время обыска белый шерстяной свитер, дали аналогичный свитер, но значительно лучший по качеству.

Разумеется, 1 и 2 мая нас неплохо покормили, дав в обед предварительно по 100 граммов водки. Особенно мне понравился компот из кураги, который я до этого вообще не пробовал.

Вечером 2 мая нас предупредили, что завтра утром мы снимемся с данного места и переедем дальше вперед к линии фронта. Выдали продукты для завтрака сухим пайком. Ночью в тот же день с наступлением темноты танкисты начали первыми делать этот переезд. В течение двух-трех часов они переправили по законченному строительством саперами мосту на противоположный берег Северского Донца все свои танки с экипажами и другие подразделения. Но этого никто из нас, зенитчиков, крепко спавших в то время, не заметил.

3 мая мы поднялись с «постелей» очень рано, кое-как позавтракали, выкатили с позиций обе пушки, прицепили их к автомашинам с открытым кузовом, одновременно погрузив в них ящики со снарядами, и установили пулемет на кузов третьей автомашины. Затем все разместились в кузовах грузовиков. Но при этом четыре наводчика (первый и второй номера) обоих дежурных орудийных расчетов разместились на положенных для них креслах на платформе своих пушек, брезентовые чехлы которых положили на грузовики. После этого вся наша зенитная батарея отправилась на автомашинах вдоль берега реки к мосту, по которому ночью проехали танки с мотострелковым батальоном.

Далее машины с людьми и орудиями медленно и очень осторожно переехали Северский Донец по немного раскачивавшемуся при движении мосту, поехали в гору на запад мимо большого села, оставив его справа, повернули резко на юг, двинулись дальше по проселочной дороге параллельно невидимому нам правому берегу той же реки и остановились у большого хвойного леса с вы сокими елями и соснами, росшими на чистом желтом песке.

Здесь нашим машинам пришлось сначала пропустить шедшую по дороге сильно растянувшуюся колонну очень шумных, носивших, несмотря на жаркую погоду, шинели и обутых в ботинки с обмотками бойцов – пехотинцев разного возраста, многие из которых носили черные-пречерные усы. Все они, включая и их командиров, были жгучими брюнетами и, как я заметил по их разговору между собой, армянами. И все они были вооружены винтовками, пулеметами и другим оружием пехоты, включая даже очень длинные и тяжелые (весом 20,3 кг) противотанковые ружья ПТРС калибра 14,5 мм, образца 1941 года. Каждое из них несли два человека.

…Хотя, конечно, мне и очень неудобно писать об этом, но именно на данном месте своих воспоминаний я посчитал нужным отметить, что в годы войны многие из русских, украинцев, белорусов, евреев и лиц других национальностей, имевших, как правило, очень плохое воспитание и образование, обзывали уроженцев Кавказа и Средней Азии – жгучих брюнетов и особенно тех из них, которые исповедовали ислам, – отвратительным оскорбительным словом «черножопые». Рассказывали, когда такой брюнет – совсем неграмотный мусульманин бывал вдруг в бою ранен, то очень многие его соплеменники или одноверцы сразу же сбегались к нему кучей, сильно кричали при этом, обращаясь к Аллаху и практически совсем не помогая раненому товарищу. А в это время вражеский минометчик немедленно открывал по той куче точный огонь, в результате чего гибла вся собравшаяся компания. Но я не знаю, насколько это правда. Разумеется, сказанное не относилось к христианам – армянам и грузинам…

…Далее наши машины проехали немного, завернули влево и по узкой дороге вошли в лес в глубь него километра на полтора, пока не доехали до небольшой поляны, где и остановились. Там же среди елей и сосен оказались наши танки, замаскированные лапником. Тут мы все высадились с грузовиков, а шоферы так же, как и танкисты свои танки, загнали автомашины среди деревьев так, чтобы их не заметили сверху самолеты. Убрав с грузовиков личные вещи и оружие, а частично – и ящики с боеприпасами, все в первую очередь занялись рытьем для обеих пушек позиций. Расстояние между позициями составляло не менее 25 метров. Работа по рытью позиций не была трудной, так как грунт представлял собой хороший желтый песок. После того как позиции были готовы, мы загнали в них обе пушки, которые хорошо замаскировали. Рядом с ними уложили нужное количество ящиков со снарядами. Установили на место и пулемет с патронными лентами. Нашли поблизости ручеек, откуда можно было брать воду для личной гигиены и других целей.

Дальше поступила команда вырыть среди деревьев для проживания личного состава батареи две большие капитальные землянки-бункеры с двумя накатами бревен сверху, а сначала соорудить шалаши, чтобы в них можно было всем ночевать и дневать до окончания земляных работ. В шалашах каждый из нас содержал и личное оружие.

Рытье и обустройство землянок длилось трое суток – ровно столько, сколько танковой бригаде и батарее дали побывать на новом месте. Разумеется, пожить в этих землянках нашим людям вовсе не пришлось. Кстати, то же самое у нас имело место много раз и в дальнейшем: бывало, только-только закончим рытье и обустройство капитальных землянок, так сразу же поступала команда сняться с места и двигаться дальше. При этом бывало очень обидно за бесполезно выполненную тяжелую работу.

Устройство шалашей совсем не составило труда. Погода, к счастью, в те дни и ночи оставалась сухой и теплой. Солнце днем хорошо грело. Ночью спать в шалашах и находиться вне их было не холодно. Конечно, всем бойцам не пришлось обойтись без несения дежурств и караульной службы. Но в основном многие занимались днями строительством двух землянок.

В эти дни я выпустил один боевой листок. Этим я занимался часто по поручению комиссара Воробьева. Накануне для получения необходимых материалов мне пришлось побывать в штабе нашей танковой бригады. По дороге туда и обратно я видел, что другие подразделения бригады также роют землянки. Кроме того, стал свидетелем, как на опушке леса какая-то «чудная» группа бойцов мотострелкового батальона учится… маршировать с громким пением в строю соответствующих песен. При этом бросилось в глаза, что пожилой и худенький старший сержант – командир этой группы по своей внешности очень похож на моих соплеменников. В этом можно было убедиться и по акценту подаваемых им на русском языке команд.

Я невольно остановился и загляделся на то, как он красиво демонстрирует своим подопечным строевой шаг, держа прямо спину и голову и выбрасывая вперед ноги. А затем, когда он остановил для отдыха свою группу, я подошел к нему и с ходу тихо, чтобы не услышали меня его подчиненные, поприветствовал его на моем родном языке. Тот совсем не удивился, ответил мне тем же и повел со мной дальше разговор на нашем общем чувашском языке. Между прочим, он заявил, что воевал еще в гражданскую войну командиром взвода в Чапаевской дивизии и что был лично знаком и много раз разговаривал по-чувашски с самим В. И. Чапаевым (точнее – Чепаевым), который якобы чувашским языком владел как родным, так как был уроженцем Чувашии. Но был ли Чапаев чувашом, спросить у соплеменника я не догадался. Жалею также, что не познакомился с ним как следует, так как больше его уже не видел.