и удалился читать ученую статью, которая интересовала его куда меньше, чем работа юного ума в соседней комнате.

Вновь воцарилась тишина, нарушавшаяся лишь восторженным ерзаньем Джейми, когда в иллюминатор заглядывала общительная каракатица или «Наутилус» пробивал судно-другое своим неумолимым тараном. Зазвонил колокольчик, доктор поднял голову, пытаясь понять, не его ли зовут. Всего лишь послание для тетушки Биби – он собирался вернуться к работе, но тут заметил на столе квадратную посылочку.

– Что это? – поинтересовался он и взял сверток в руки.

– Роза просила меня доставить к Китти Ван. Я забыл книгу, которую ей прислала мама, так что я сперва за ней сбегаю, а потом уж это отнесу! – откликнулся из своего гнездышка Джейми.

Книга, которую читал Джейми, была толстой, и он пока одолел только треть, из чего доктор Алек заключил, что Розе долго ждать желаемого, а потому засунул посылку в карман и зашагал прочь, заметив с удовлетворенным видом:

– Добродетель часто остается невознагражденной, но на сей раз так не будет – если оно в моих силах.

Через полчаса Роза очнулась от короткой дремы и обнаружила, что на месте нескольких старых ее любимых книжек, которыми она пыталась утешиться, лежит полезная незамысловатая история, обещанная ей тетей Джесси.

– Какой славный мальчик! Пойду поблагодарю его, – сказала она негромко и подскочила, совершенно проснувшаяся и очень довольная.

Впрочем, никуда она не пошла, потому что увидела дядю: он стоял на коврике и грел руки у огня. Вид у него был освеженный и взъерошенный, это говорило о том, что ему совсем недавно пришлось бороться со стихиями.

– Откуда это здесь? – с подозрением осведомилась Роза.

– Принес один человек.

– Этот человек? Ах, дядя! Столько усилий – ради моего мимолетного желания? – воскликнула Роза, взяв обе его холодные руки в свои и переводя взгляд, полный нежного упрека, с непогоды за окном на разрумянившееся лицо совсем рядом.

– Ну я же отобрал у тебя французские бонбонки в ядовитой глазури, нужно было принести тебе пищи поздоровее. Вот она, чистый сахар, из тех, что способны усластить не только язык, но и сердце – и дурного послевкусия не останется.

– Как же ты ко мне добр! Я этого не заслужила, ибо не устояла перед искушением, как ни старалась. Дядя, отложив книгу, я подумала, что мне все-таки не терпится узнать, чем кончилось дело, и, боюсь, дочитала бы до конца, если бы книга все еще была со мной, – сказала Роза, пряча лицо в ладони, которые сложила смиренно, будто покаянное дитя.

Но дядя Алек приподнял склоненную головку и, заглянув Розе в глаза – а она не стала их отводить, хотя в них, чистых и правдивых, стояли слезы, – произнес с энергией, которая неизменно впечатывала его слова в память:

– Девочка моя, я готов сто раз шагнуть в ненастье похуже нынешнего, только бы душа твоя оставалась незапятнанной, ибо именно малые искушения лишают нас внутренней целостности, стоит лишь нам потерять бдительность, перестать молиться и прийти к выводу, что таким пустякам не следует придавать значение.

Может, кто-то и сочтет доктора Алека чрезмерно бдительным, но Роза ощутила его правоту, и в этот вечер, произнося молитву, добавила смиренную просьбу, чтобы Господь уберег ее от трех малых искушений, которым столь подвержены богатые, красивые, романтические девушки: расточительности, кокетства и чтения романов.

Глава 12

На балу у Китти

Нового платья для этого торжественного случая у Розы не было, и она сокрушенно вздохнула исподтишка, надевая наряд из бледно-голубого шелка, освеженный волнами тюля из Шамбери. Но потом лицо ее озарила особенно яркая и милая улыбка – она украсила себя букетиками из незабудок, которые Чарли сумел раздобыть у старого флориста-немца – ибо одна часть ее плана уже претворилась в жизнь и Принц занял место ее сопровождающего, к великому своему восторгу: надо сказать, что ему хватило рассудительности ни на чем не настаивать и демонстрировать свою признательность безупречно джентльменским поведением. Розу это очень радовало, ибо недавнее прегрешение и абсолютно искреннее желание его загладить придали Чарли вдумчивого достоинства, а это выглядело чрезвычайно эффектно.

Тетя Клара пойти не смогла, ибо некое новое косметическое средство, которым она втайне пользовалась, чтобы освежить цвет лица – раньше он был ее гордостью, но его подпортили ночные бдения, – вызвало неприглядную сыпь и ввергло несчастную тетушку в пучину горя, а в качестве утешения ей остался лишь вид изысканного бархатного платья, с меланхоличной величавостью раскинувшегося на ее кровати.

В результате роль дуэньи играла тетя Джесси, к большому облегчению Розы, – она выглядела «ну просто красоточкой» (по мысли Чарли) в подходящем ей по возрасту платье жемчужного цвета; ее все еще пышную прическу украшала лента из дорогого кружева. Арчи очень гордился своей маменькой и ухаживал за ней, прямо как влюбленный. «…дабы не утратить навыков до возвращения Фиби», – произнесла тетя Джесси со смехом, когда сын принес ей букетик чайных роз – украсить ее неброский наряд.

Не было на свете матери счастливее, чем миссис Джесси, которая с довольным видом сидела рядом с сестрицей Джейн (та служила сомнительным украшением веселой залы в своем угрюмом черном платье и диадеме из алых астр, венчавшей суровое чело), – обе наблюдали за своими сыновьями с чисто материнской уверенностью в том, что ни у кого больше нет таких прекрасных детей. Обе вложили всю душу в их воспитание – уж у какой какая была, – и долгие годы неустанных забот начали приносить свои плоды: мальчики обещали стать достойными мужчинами, а что может быть отраднее для материнского сердца?

Миссис Джесси наблюдала за тремя своими рослыми сыновьями с некоторым изумлением, ибо Арчи был хорош собой, серьезен и величав, но при этом исполнен галантности, сердечности и уважительности, которые в наше время стали такой редкостью и служат верным признаком добротного воспитания. «Кадеты» – так именовали себя Уилл и Джорди – были совершенно великолепны, и никакое перо не способно описать те муки, которые они претерпели в праздничный вечер от тесных башмаков и перекрахмаленных воротничков. Однако этими страданиями они делились лишь друг с другом, да и то только в редкие минуты отдыха, когда можно было постоять на одной натертой ноге, с облегчением втянув голову в ужасный воротничок, который царапал уши, придавая им приятный алый оттенок. Впрочем, минуты такие выдавались нечасто, а все остальное время два спартанца отплясывали с улыбкой на лице, будто и не замечая скрытых терзаний, валившихся на них, как это описал Уилл, «справа и слева».

Двое сыновей миссис Джейн представляли собой причудливый контраст, и,