чопорности и ханжества, – вставила Эмма, расправляя разноцветные ленты с видом умудренной опытом светской дамы, в свои-то двадцать лет.

– Ах! Тем не менее мы в них разбираемся, и если молчанием и любезностью ничего не добиться, нужно переходить к иным мерам и не поощрять в других злонравия. Совершенно не обязательно бранить и читать нотации, но можно отказаться от знакомства с подобными людьми, и некоторым из них это пойдет на пользу, потому что они не любят, когда их избегают и гонят из приличного общества. Дядя Алек сказал, чтобы я не общалась с этим молодым человеком, вот я и не буду. – Роза говорила с необычной для нее запальчивостью, забыв о том, что не может раскрыть подлинную причину своего предубеждения против «этого молодого человека».

– Ну, лично я с ним знакома. По-моему, он очень симпатичный, ангажировал меня на аллеманду после ужина. Ведет ничем не хуже, чем твой кузен Чарли, и некоторым кажется просто очаровательным, – заявила Эмма, презрительно тряхнув головой, ибо Прекрасный Принц никогда не ходил на поклон в ее укромный уголок, и это задевало ее самолюбие.

Несмотря на всю свою досаду, Роза невольно улыбнулась, потому что вспомнила сравнения Мака: Эмма так покраснела от злости, что стало казаться, будто к разнообразным розочкам на торте добавили еще и клубничные.

– Пусть каждая судит самостоятельно. Я последую совету тетушки Джесси и постараюсь, чтобы воздух вокруг меня был как можно чище – она говорит, что у каждой женщины есть свой круг и в нем она может использовать свое влияние в благих целях, если захочет, конечно. Я очень этого хочу, и я докажу, что я не гордячка и не ханжа: я готова принимать – хоть здесь, хоть дома – любого порядочного человека, которого вы мне представите, пусть даже самого нищего, неказистого и малозначительного.

Этим заявлением Роза поставила точку в разговоре, и четыре барышни поплыли вниз одна за другой, подобные ходячей радуге. При этом слова Розы запали Китти в душу, Ариадна порадовалась, что встала на ее сторону, а Эмма признала, что не слишком заботилась о чистоте воздуха вокруг себя, потому что танцевала с ужасным Рэндалом. В результате Розин «круг» только облагородился под ее влиянием, хотя сама она об этом и не догадывалась.

Во время ужина Чарли держался с ней рядом, и Розу это устраивало, ибо он пил только кофе, и она сама видела, как он нахмурился и покачал головой, когда молодой Ван поманил его в боковую залу, откуда чем дальше, тем чаще доносились хлопки вытаскиваемых пробок.

«Умница какой, он так старается», – подумала Роза, которой очень хотелось показать, насколько она ценит самоотречение кузена. Однако ей пришлось ограничиться тем, что, когда они после ужина вышли вместе с тетушками из столовой (те собирались уехать пораньше), она сказала:

– Если бы я не дала дяде обещание вернуться домой вскорости после полуночи, я бы осталась протанцевать с тобой аллеманду, ибо ты сегодня заслужил награду.

– Премного признателен, но я намерен уехать тогда же, когда и ты, – ответил Чарли, который понял значение и взгляда ее, и слов и проникся к ней благодарностью.

– Правда? – воскликнула Роза в восторге.

– Правда. Как спустишься, я буду ждать тебя в вестибюле. – И Чарли показалось, что даже ангел Фра Анджелико не сравнится лучезарностью и красотой с тем, что глянул на него из бледно-голубого облака, когда Роза, будто на крыльях, понеслась вверх.

Однако, когда она спустилась снова, Чарли в вестибюле не оказалось; они прождали несколько минут, после чего Мак предложил отправиться на поиски, ибо тетя Джейн все еще разыскивала наверху потерянную гамашу.

– Скажи ему, пожалуйста, что я готова, но он, если хочет, может остаться, – попросила Роза, которой неловко было требовать слишком многого от раскаявшегося грешника.

– Если он отправился в бар, я его разом оттуда вытащу, и мне совершенно не важно, кто там еще! – проворчал Мак себе под нос, направляясь в небольшое помещение, куда джентльмены тайком удалялись «освежиться», когда того просила душа, а такое случалось нередко.

Дверь была приоткрыта, и Чарли, похоже, вошел в нее совсем недавно, потому что Мак услышал знакомый голос, бодро позвавший:

– Заходи, Принц! Ты как раз вовремя – будем пить за здоровье Стива со всеми должными почестями.

– Не могу задерживаться, просто зашел откланяться, Ван. Вечер удался на отлично, но я должен исполнять свои обязанности.

– Это что-то новенькое. Ну хоть выпей на посошок и возвращайся покутить, когда избавишься от дам, – откликнулся молодой хозяин дома, вытаскивая из ведра со льдом очередную бутылку.

– Чарли решил стать трезвенником, вот только ему это не к лицу, – рассмеялся один из двух других молодых людей: каждый из них занимал сразу по несколько стульев, ибо они, отдыхая, закинули ноги на сиденья.

– Нынче пошла мода на подкаблучников, а над каблуком еще и синий чулок, верно, Принц? – откликнулся второй, стараясь проявить остроумие – с привычным успехом.

– Ты б сам ехал домой пораньше, Бэрроу, а то язык тебя до добра не доведет, – парировал Чарли: он понимал, что нужно бы побыстрее последовать собственному совету, и все-таки медлил, нервически натягивая перчатки – а другие в это время как раз наполняли бокалы.

– Ну, зятек, чокнемся! Держи, Принц. – И Стив протянул кузену бокал: будучи слишком переполнен всевозможными приятными переживаниями, юный жених не подумал о том, что делает, притом что все родственники знали о слабости Чарли и по большей части пытались его оберегать.

Но взять бокал Принц не успел: в комнату стремительно вошел Мак и выпалил свое сообщение, в сокращенном и повелительном варианте:

– Тебя Роза ждет. Давай живее!

– Ладно. Спокойной ночи, ребята! – И Чарли выскочил за дверь, как будто одно уже имя Розы способно было удержать его от нарушения данного самому себе слова.

– Ладно, Солон[38], не тушуйся, спой нам эпиталаму на чистейшем греческом языке. Ну, за тебя! – Стив поднял было бокал к губам, но тут Мак ударил его по руке, так при этом сверкнув глазами, что брат уставился на него, широко открыв рот, будто умственно отсталый, – от этого Мак, похоже, вознегодовал пуще прежнего и, повернувшись к молодому хозяину дома, произнес негромко, но глядя так, что оба джентльмена на стульях разом перешли из лежачего в сидячее положение:

– Прости, Ван, за грубость, но я не могу стоять и смотреть, как мой собственный брат искушает человека, держащегося из последних сил, а потом и сам превращается в скотину. Уж прости за грубое слово, но не высказаться я не мог, ибо знаю, что никто из вас