— С тобой опасно иметь дело, — смеюсь я, открывая папку.

— А нефиг меня трогать, — бурчит она. — Мать на двух работах горбатилась, чтобы нас с Васькой не хуже других кормить и одевать. А папаша раз в два месяца алименты кинет и живет в свое удовольствие. И бабушка тоже только Ваню облизывала. Меня не любила, потому что на маму похожа, а Ваську вообще не воспринимала. Еще и сплетни распускала, что ее сыночек родименький развелся, потому что жена-сучка пузо от другого нагуляла.

— Так тебя поэтому моя семья не спугнула?

— Увы, у самой не родственники, а цирк.

— Шахова Татьяна Сергеевна, — зачитываю имя истца. — А где она работает?

— Не знаю, — пожимает плечами Колобок и поглаживает живот. — Вроде продавцом или кассиром где-то.

— А живет?

— В соседнем доме, — закатывает она глаза. — Зачем тебе?

— В гости к ней хочу сходить. С восьмым марта поздравить. Собирайся. — Встаю с кровати и начинаю одеваться.

— Дем, что ты задумал?

— Я знаю, как нам не потерять квартиру.

Так кайфово говорить о нас, как о семье. Решать вопросы, быть опорой своих девочек, держать ответ за свои поступки. Правильно, дед говорил: «Мужиками вы станете, когда свои семьи заведете».

— Дем, она не откажется от квартиры. Так и будет мне мозг выносить. А если твой отец подключится, то вылечу отсюда, как пробка.

— Никто отсюда не вылетит. — Натягиваю на себя майку и подбираю с пола ее костюм. — Одевайся. Я пока захомячу что-нибудь. Аппетит разыгрался. — Целую ее в губы и отправляюсь на кухню.

Завтрак, который я готовил все утро, ополовинен. В мусорном ведре ничего нет. Значит, не зря старался: моя невеста поела. На ходу закидываю в рот кусок омлета с беконом, откусываю бутерброд и запиваю молоком, одной рукой набирая Рыжего.

— Здорово, Диман! Дело есть. Твой дядька еще хочет купить мой байк своему раздолбаю?

— Да вроде да. Че эт ты решил его загнать? Маманя бабки подкидывать перестала?

— Новую жизнь начинаю. Короче, звони ему. Байк в гараже Костяна. Ключи у него же. Бабки, напишу, куда подвезти. Там же и договор купли-продажи оформим.

— Ты бухнул? Восьмое марта. Он поди где-нибудь на шашлыках.

— Тогда другого покупателя найду.

— Э, не-не! Договорюсь.

Отнимаю телефон от уха и разворачиваюсь. Колобок торчит в дверном проеме и, выпучив глаза, гладит живот.

— Ты продаешь мотоцикл?

— Он все равно без дела стоит. Да и опасно гонять на нем. А мне теперь о дочери думать надо.

Она слабо улыбается. Даже щеки слегка розовеют. И меня опять на части рвет от садистского желания содрать с нее костюм и снова заняться сексом. Прямо тут — на кухонном столе. Потом плавно переползти в ванную — под душ, на стиральную машинку. В гостиную, в спальню, еще раз на кухню. Не останавливался бы ни на минуту. Не будь она беременной.

Сделав еще глоток, убираю тетрапакет в холодильник.

— Показывай, где твоя тетка живет.

— Пойдем, — вздыхает Колобок.

Пока она надевает куртку и шапку, я возвращаюсь в комнату за документами. Перед уходом наказываю своей невесте взять паспорт.

— Зачем?

— Потрещать над фоткой хочу, — посмеиваюсь, обуваясь. — Надо, Крош. Просто возьми.

Она достает паспорт из своей сумки, напомнив мне, как недавно оторвала от нее ручку. Так хорошо залатала, что и не заметно. Хотя сумка потрепана. Надо будет ей новую купить.

Тетка-кобра живет в том самом доме, где и клеевой лайфхакер, залепивший замки на драндулете Колобка. Столкнувшись с нами у подъезда, на месте в штаны накладывает.

— С восьмым марта, — все что может выдавить эта икающая рожа под моим высверливающим в нем дыру взглядом.

Растерявшаяся Колобок усиленно кивает и бормочет:

— И вас.

У того окончательно челюсть отстегивается, а я подталкиваю Колобка, чтобы не заржать ему в рыло. И без того хрюкаю слишком вызывающе.

Поднимаемся на второй этаж, и она указывает на нужную дверь. Тут же жму кнопку звонка.

— Дем, она нас с лестницы спустит, — ворчит Колобок, гладя живот.

— Отвечаю, она нас еще и чаем напоит.

Шахова открывает дверь, не спрашивая, кто там. В блестящей блузке, обтягивающей юбке до колен. С начесом на макушке, и с вызывающе красной помадой на губах. Жуть, аж плечами передергиваю.

— Демьян Вячеславович? — Пятится назад, глядя на меня как на призрака. Явно же не меня ждала в этот расчудесный весенний день.

— Дем, вы что, знакомы? — Колобок тянет меня за локоть.

— Ага, — отвечаю, переступая порог. — Тамара Сергеевна — моя подчиненная.

Та шлепается задницей на банкетку и сглатывает, положив ладонь на грудь.

— С восьмым марта, Тамара Сергеевна, — подмигиваю ей.

— С… Сп-пасиб-бо… — заикается и переводит взгляд на Колобка.

Приобняв ее за талию, притягиваю к себе. Напряжена вся. Как струна натянута.

— На свадьбу вот зашли вас пригласить.

Ее округлившиеся глаза опускаются на наш живот, медленно поднимаются, и она изгибает губы в кривой улыбке.

— Надо же… Не знала, что вы…

— Собственно, по этому поводу мы к вам и заглянули. Нам же после свадьбы свое уютное гнездышко понадобится. Без обременений. Как насчет продажи нам вашей половины квартиры?

Та совсем обмирает, а Колобок дергает меня за руку и шепчет:

— Дем, это уже моя квартира!

— Нет, Крош, — объясняю ей. — Если эта змея подаст в апелляционный суд, то мы окажемся в жопе.

— Но Дем…

— Доверься мне, Крош. Ты права, я хорошо знаю своего отца, вот и иду на опережение.

— Где мы возьмем столько денег?

— Ты офигеешь, когда узнаешь, сколько стоит мой байк. — Чмокаю ее в кончик носа и перевожу взгляд на тетку. — Ну, что решили?

Она разводит руками, плохо скрывая счастливую улыбку. Встает с банкетки и изобретательно спрашивает:

— Может, чаю?

Смеркается, когда мы выходим из нотариальной конторы, имея на руках отказ тетки от своей претензии к решению суда и договор об отчуждении исключительного права. Сев в машину, я еще долго перебираю бумаги, не веря, что наконец-то могу выдохнуть. Теперь-то точно меня никто не лишит жилья.

Демьян прощается с теткой, прижимающей к своей груди сумку с наличными, с мужчиной, которому продал свой мотоцикл, и с нотариусом, любезно согласившимся за определенную плату принять нас в выходной день.